— И как вам?

— Восхитительно. Я готов тоже сюда переехать.

Педро Видаль жил на вилле «Гелиос», монументальноммодернистском особняке в три этажа и с башней. Он был выстроен на отрогаххолма, возвышавшегося над Педральбес на пересечении улиц Абадеса Олсет иПанама. Дом десять лет назад подарил Видалю отец, надеявшийся, что сыностепенится и создаст семью — предприятие, с которым дон Педро уже запаздывалгодков этак на пятнадцать-двадцать. Судьба благословила дона Педро Видалямножеством талантов, в том числе способностью разочаровывать и оскорблять отцакаждым своим шагом и поступком. Его дружба с нежелательными личностями вродеменя не способствовала потеплению отношений. Мне хорошо запомнился один случай.В тот день я привез своему ментору кое-какие материалы из издательства истолкнулся в одном из залов виллы «Гелиос» с патриархом клана Видаль. Увидевменя, отец дона Педро приказал принести бокал газировки и чистую салфетку,чтобы вытереть пятно на лацкане пиджака.

— Боюсь, вы ошиблись, сеньор. Я не прислуга…

Он наградил меня улыбкой, без слов разъяснившей, какойпорядок вещей заведен в мире.

— Это ты ошибаешься, мальчик. Ты прислуга, отдаешь себев том отчет или нет. Как тебя зовут?

— Давид Мартин, сеньор.

Патриарх попробовал на вкус мое имя.

— Послушайся моего совета, Давид Мартин. Уходи из этогодома и возвращайся туда, где твое место. Ты избежишь больших проблем и избавишьот них меня.

Я никогда не признавался в том дону Педро, но в следующиймиг бегом мчался на кухню за газировкой и салфеткой, а затем потратил четвертьчаса, отчищая пиджак большого человека. Тень клана простиралась далеко, исколько бы дон Педро ни изображал из себя покровителя богемы, вся его жизньявляла собой очередное звено в семейной цепи. Вилла «Гелиос» удобнорасполагалась в пяти минутах ходьбы от большого отцовского особняка,вздымавшегося на самом высоком участке бульвара Пеарсон. На помпезноенагромождение балюстрад, парадных лестниц и мансард издалека смотрела всяБарселона — такими глазами смотрит ребенок на незатейливые игрушки. Каждый деньотряд прислуги и кухарка из большого дома (поскольку семейный очаг былименованным объектом, включавшим любое количество объектов, трактовавшихся вдинастии Видаль как единое целое) прибывал на виллу «Гелиос». Подневольныерекруты мыли и чистили, наводили лоск, гладили и готовили, выстилая лебяжьимпухом ложе комфорта и счастливого забвения обременительных хлопот повседневнойжизни, на котором привык почивать мой состоятельный покровитель. Дон ПедроВидаль перемещался по городу в автомобиле марки «Испано-Суиса» новейшей моделис собственным шофером Мануэлем Сагниером за рулем, и не исключено, что он ниразу в жизни не ездил на трамвае. Как истинному отпрыску благородного рода,выросшему во дворце, Видалю была неведома печальная обветшалая прелесть мирадешевых пансионов в Барселоне того времени.

— Не стесняйтесь, дон Педро.

— Это место похоже на застенок, — наконец вынес онвердикт. — Не представляю, как ты можешь здесь жить.

— С моим жалованьем — с большим трудом.

— Если нужно, я добавлю, сколько не хватает, чтобыпоселиться в квартире, где не смердит серой и мочой.

— Ни в коем случае.

Видаль вздохнул:

— Скончался от гордыни, задохнувшись насмерть. Вот тебеэпитафия, дарю.

Некоторое время Видаль молча бродил по комнате,останавливаясь, чтобы подвергнуть тщательному осмотру мой микроскопический шкафили выглянуть в окно с выражением величайшего отвращения на лице. Он потрогалзеленоватую краску, покрывавшую стены, и осторожно постучал указательнымпальцем по голой электрической лампочке, свисавшей с потолка, словно задавшисьцелью убедиться, что все содержимое каморки отвратительно.

— Что привело вас сюда, дон Педро? На Педральбесслишком чистый воздух?

— Я приехал не из дома. Я был в издательстве.

— И что же?

— Мне стало любопытно, где ты живешь, а также я привезкое-что для тебя. — Он извлек из кармана пиджака светлый пергаментныйконверт и протянул его мне: — Пришло сегодня в редакцию на твое имя.

Я взял конверт и внимательно его изучил. Он был запечатансургучом, на котором виднелся оттиск крылатой фигуры ангела. Кроме печати, наконверте стояло только мое имя, старательно выведенное красными черниламиизящным почерком.

— Кто его прислал? — спросил я, заинтригованный.

Видаль пожал плечами:

— Какой-нибудь поклонник. Или поклонница. Не знаю.Открой его.

Я аккуратно распечатал конверт и вынул сложенный листокбумаги. Письмо было начертано тем же изящным почерком и гласило следующее:

Дорогой друг,

я взял на себя смелость написать Вам, чтобы выразить своевосхищение и поздравить с заслуженным успехом «Тайн Барселоны», печатавшихся внынешнем сезоне на страницах «Голоса индустрии». Как читателю и ценителюхорошей литературы, мне доставило большое удовольствие услышать новый голос,исполненный таланта, юности и обещания. Поэтому позвольте мне в знакпризнательности за приятные часы, проведенные за чтением Ваших новелл,пригласить Вас сегодня в двенадцать ночи в «Грезу Раваля» и преподнестинебольшой сюрприз. Надеюсь, он Вас не разочарует. Вас будут ждать.

С уважением,

А. К.

Видаль, ознакомившись с текстом поверх моего плеча, вскинулброви, очень удивленный.

— Интересно, — пробормотал он.

— Что интересного? — спросил я. — Что тамтакое в «Грезе»?

Видаль достал папиросу из платинового портсигара.

— Донья Кармен не разрешает курить в пансионе, —поспешил предупредить я.

— С какой стати? Табачный дым заглушает вонь клоаки?

Видаль прикурил папиросу и затянулся с особым удовольствием,как будто все запретное доставляло ему двойное наслаждение.

— Ты был близко знаком хотя бы с одной женщиной, Давид?

— Ну конечно. Со многими.

— В библейском смысле, я имею в виду.

— На мессе?

— Нет, в постели.

— О!

— Итак?

Не вызывало сомнений, что рассказ о моих подвигах едва лиспособен произвести впечатление на такого человека, как Видаль. До сих пор моиотроческие похождения и увлечения отличались скромностью и не поражалиоригинальностью. Едва ли пылкие объятия, нежные взгляды и вороватые поцелуи вполумраке подъездов и кинозалов могли претендовать на снисходительное вниманиемастера, посвященного в тайны искусства и науки альковных игр Графского города.

— А при чем тут это? — взбунтовался я.

Видаль напустил на себя профессорский вид и разразился однойиз своих лекций: