Она встрепенулась и, убежав в свою светелку, несчетноположила земных поклонов Пресвятой Деве за то, что надоумила деда с бабкойуезжать, а заодно поблагодарила неведомую маркизу д’Антраге. Она торопилаотъезд как могла и даже не побывала на прощание на заветном берегу, тольковдруг, уже с подножки заложенной кареты, на минутку забежала в сад, припалалицом к цветущим смородиновым ветвям, близко глянув на крошечные бледныецветочки, растерла в пальцах зеленый листок, отмахнулась от толстого сердитогошмеля – да и была такова.

Ангелина очень любила Нижний. Конечно, Москва – колокольная,белокаменная, первопрестольная; конечно, Санкт-Петербург – столица, сплошьогромный роскошный дворец; но ни один из этих городов не стоял так вольно ивеличаво на могучей горе, которая воздымалась на месте слияния двух широченныхрек (Ока здесь ничем не уступала Волге), господствуя над необъятными, как море,просторами вод и левобережных долин. Кремль венчал эту гору, подобно роскошнойкороне, по гребню вились белые стены, в некоторых местах словно вырастая изкрутых склонов. Над вершинами деревьев золотились главы церквей, среди которыхособенным, перламутровым светом сияли купола Михаила Архангела. Сам Нижний, незабывший жестокие набеги татарские, скрывался за горою, в извилистых улицах иулочках, среди роскошных садов, которые в весеннем цвету были подобны огромнымбелым облакам, спустившимся с небес и опьянившим город райским благоуханием.

В стародавние времена, когда княгиня Елизавета Измайлова ещезвалась графиней Строиловой, у нее был небольшой домик в самом началеВарварской улицы, но с годами князь Алексей Михайлович выстроил новыйдвухэтажный дом в одном из красивейших мест города: рядом с Благовещенскойплощадью, повыше прежней Елагиной горы, на самом юру, открытом всем волжскимветрам, в виду вечной ослепительной волжской красы. Туда и держали сейчас путьизмайловские кареты от Арзамасской заставы, по Покровской улице.

Ангелину и старую княгиню сморила дорога, они клевали носом,мечтая лишь добраться до постели; Алексей же Михайлович нетерпеливо выглядывалв оконце, торопил заморенного кучера... И вдруг с криком: «Пожар? Мы горим!» –высунулся чуть ли не по пояс, вглядываясь в огромный, до небес, костер,вспыхнувший, как ему почудилось, точнехонько на месте его дома. Но когда каретаприблизилась, стало ясно: горит соседний дом, за отъездом владельца давностоявший заколоченным и назначенный к продаже.

Дом сей частенько переходил из рук в руки и подолгупустовал, потому что издавна пользовался дурной славой, вроде знаменитого еще впрошлом веке дома Осокиных.

И вот теперь нехороший дом пылал. Кое-где на улицезамелькали полуодетые фигуры с ведрами, однако все это было пустое: все равнодом было уже не спасти, он воистину вспыхнул, как если бы в подвале егоразмещался пороховой склад или стены были старательно просмолены.

На измайловской крыше стояли дворовые с ведрами и баграми,готовые обороняться от шальных искр, но, по счастью, просторный сад не далпожару перекинуться на другие дома, и наконец женщины уверились, что опасностинет, и с облегчением вздохнули, когда старый князь, отряхнув кафтан от сажи,пошел к карете... однако вдруг замер, будто выжлец[7], сделавший стойку, и сосвистом и криком: «Держи поджигателя!» – ринулся на задворки сгоревшего дома.Черный четкий его силуэт, освещенный заревом, слился с другим силуэтом,метнувшимся от пожарища. Видно было, что князь и его супротивник нещадноколотят друг друга. Княгиня вскрикнула, увидев, что муж ее упал... Впрочем, онтут же вскочил и помчался за обидчиком. Тот бросился наутек в обугленные кусты,но оттуда выскользнул еще один человек, выбил из рук злодея нож и так влепилему со всего плеча, что тот рухнул наземь. Князь подбежал, навалился сверху...

Толпа, собравшаяся поглазеть на пожар, кинулась на выручкукнязю, да дело было уже слажено: Алексей Михайлович появился, волоча за собойкакое-то закопченное существо. Невысокий человек помогал ему и нес просмоленноеведро, столь явно изобличившее деяния схваченного, что толпа взревела иприступила бы к самосуду, когда б не явилась тут пожарная бочка в сопровождениикоманды и еще двух городовых.

Ангелина и старая княгиня выскочили из кареты и пробралисьпоближе к Алексею Михайловичу. Городовые, князь и его неведомый помощник визумлении взирали на поджигателя и слушали его с таким вниманием, с какимислушали бы слона, заговорившего человеческим голосом! Толпа тоже притихла,глазея на обожженного злодея, который бил себя в грудь и, брызгая слюной,ораторствовал... на отменном французском языке, страшными словами проклинаяРоссию и пророча ей скорую гибель от рук великого Наполеона.

– Что?! – взревел князь Алексей, затыкая пакостный рот такойзуботычиной, что поджигатель вновь опрокинулся навзничь, невольно увлекая ссобою того, другого человека.

Князь рывком вздернул его на ноги:

– Простите великодушно! И за подмогу вашу благодарен! – Онстиснул его руку, а потом махнул городовым на преступника: – А этого – вкутузку! Да велите дать ему плетей, чтоб дознаться, по чьему наущениюфранцузскую крамолу разносит да урон городу причиняет?

Городовые подчинились князю безоговорочно и, заломивподжигателю локти, в тычки погнали его в участок. Князь, не выпуская рукинезнакомого помощника, воинственно повернулся к своим дамам.

– Ну? Чего всполошились? Нешто есть еще порох в лядунке! Давон господина благодарите... Простите, сударь, как вас звать-величать?

– Comte Fabien de Laurent[8], – ответил тот, изящнопоклонясь, и толпа, услышав чужую речь, надвинулась на него со злобнымивыкриками:

– Да они одним миром мазаны! Вяжи и этого!

– Бей мусью!

Граф выпрямился и мгновенным движением выхватил шпагу,однако это лишь раззадорило толпу. Ясное дело, этого изысканного, хоть иперепачканного сажей кавалера приняли тоже за поджигателя, а чужая речь сталаподобна красной тряпке для быка.

Ангелина с любопытством уставилась на француза, толькосейчас заметив, что он молод и хорош собою, хотя его лицо и было слишкомтомным. Сложения он был полноватого, что, впрочем, не мешало ему двигатьсярезво и проворно. Хотя едва ли даже со шпагою выстоял бы он против тройки ражихмолодцов, по виду извозчиков либо грузчиков, которые дружно выступили вперед,засучив рукава и обнажив устрашающие кулачищи. Да тут уж князь Алексей выступилвперед и заговорил с такой бравадою, что зачинщики мордобоя враз опешили:

– Что, своя своих не спознаша? Аль давно кулачки непочесывали? Ну что ж, выходи по одному!