— Не знаю даже, что тебе сказать, — грустноулыбнулась Мариэлла, стирая слезу со щеки, — ведь когда столько летпрошло, не спросишь «как дела?».

Глупо, в самом деле. А сказать действительно больше нечего.Когда-то до нее нет-нет да и доходили вести о нем, но вот уже сколько времениона ничего о нем не слышала. Она лишь знала, что его отец болен. Ее родителиумерли, когда она еще жила в Европе. Это было ему известно.

— Ты просто сказочная красавица.

Он мог только стоять и смотреть на нее. Сейчас ей тридцатьлет, и она стала еще прекраснее, чем в восемнадцать, когда она выходила за негозамуж. Кажется, исполнились все ее желания, а глаза у нее все равно грустные.Не так-то легко в них смотреть.

— С тобой все в порядке?

В этот короткий вопрос он вложил очень многое, и, какпрежде, она поняла его. Когда-то Мариэлла и Чарльз были одним танцем, однойпесней, одним движением. Стоило ему не подумать даже, а только захотетьподумать о чем-то, как она могла уловить его мысль. Они удивительно хорошознали друг друга. Они могли бы быть, да и были половинками одной личности. Да,две половинки… А целое-то сейчас где? Чарльз смотрел на Мариэллу и думал,существует ли еще это целое. Одета она была дорого, ее соболья шуба былавеликолепна. И шляпа от Лили Дашэ, Мариэлла всегда умела носить шикарные вещи.Нет, теперь она стала еще утонченнее. Неужели он боится ее теперь? Или она ужене так волнует его? Нет, он ее не боится, она терзает его сердце, так и быловсе эти годы. Ну почему она была так страшно упряма в день их последнегосвидания?

— Мариэлла, что-то ты очень серьезная. Он заглядывалглубоко в ее глаза, ожидая ответов на все свои вопросы. Она попыталасьулыбнуться, отвела взгляд, потом опять посмотрела на него.

— Трудно… нам обоим трудно… день такой… О да, сегоднятакой день, иначе они и не пришли бы сюда. Ей все еще казалось странным, чтовот Прошло столько лет, а они опять стоят вдвоем под сводами собора СвятогоПатрика.

— Ты насовсем вернулся?

Ей хотелось знать, как он живет. Он казался ей крупнее,сильнее, чем раньше, в нем угадывалась новая сила. И, казалось, у него будтообнажились нервы.

Он покачал головой, и ему вдруг захотелось остаться здесь, всоборе, и говорить с ней, говорить.. — Не думаю, что пробуду долго. Яприехал три недели назад. Уже думаю возвращаться в Испанию.

— В Испанию? — Она удивленно подняла брови. Онапомнила, как тесно его жизнь была связана с Парижем, и не могла себепредставить его вне этого города.

— Там война. Я воевал там два года. Она кивнула. Воттеперь все понятно.

— Я так и думала, что ты, наверное, там. — Да, война— это как раз для него.

Она была права. Он просто не мог не поехать в Испанию. Емунечего терять. И искать нечего. И незачем оставаться дома.

— А ты?

Он пристально посмотрел ей в лицо. Странные вопросы, такиевопросы не принято задавать в церкви, но каждому из них хотелось узнать вседруг о друге. о Она долго молчала, а потом ответила чуть слышно:

— Я замужем.

Он кивнул, стараясь не показать своей боли.

А ведь ей удалось мгновенно растравить рану, которая незаживала очень долго.

— Я его знаю?

Вряд ли, ведь он провел за границей целых семнадцать лет. Нопо ее внешнему виду можно заключить, что она замужем по меньшей мере заАстором.

— Не думаю. — На самом деле она знала, что ее мужбыл когда-то другом Делони-отца. Муж был на двадцать пять лет старше ее. —Его зовут Малкольм Паттерсон.

В ее глазах не было радости, когда она произносила его имя.И гордости не было. Поля шляпы закрыли от него ее лицо. Что-то неясноепослышалось в ее словах, что-то такое, что ему не понравилось. Она былапрекрасна, но вовсе не выглядела счастливой. Так вот что с ней произошло за этисемь лет. Он не был ошеломлен. Но он был встревожен. Да, именно так.

— Знакомое имя, — холодно сказал Чарльз, и емуочень захотелось еще раз взглянуть Мариэлле в глаза. — И ты счастлива?

А если бы он сейчас предложил ей вернуться к нему, что быона ему ответила? Ему-то самому было ясно, что она не должна отказываться.

Она не знала, как ответить. Она ценила свой брак. Малкольмпообещал заботиться о ней в то самое время, когда забота была ей такнеобходима, и он сдержал обещание. Он не дал ей предаться отчаянию. Он был кней добр. Но в первое время она не отдавала себе отчета в том, что муж ее можетбыть холодным, чужим, что ему порой будет не до нее. Слишком часто он бывалзанят. И все же во многих отношениях он был идеальным мужем. Умен, вежлив,предупредителен, обаятелен. Но он — не Чарльз… нет в нем страсти, пламени… Неего лицо представлялось ей в те часы, когда она находилась на грани междужизнью и смертью… Не его имя она шептала… Они это знали, и Малкольм, иМариэлла.

— Чарльз, я спокойна. А это много для меня значит.

С Чарльзом нельзя было быть спокойной… С ним было упоение,счастье, страсть, любовь… порой отчаяние… И горе было, такое же огромное, как истрасть.

— Я тебя видел… в Испании… я бредил, когда меня ранили…— сказал он словно в полусне.

«А я тебя видела каждую ночь», — хотела сказатьМариэлла, но не смогла. Только улыбнулась.

— Бывают призраки, Чарльз.

И есть среди них такие, что приносят боль.

— Нет, не призраки. Разве мы — призраки? Призраки — ивсе?

— Может быть.

Только проведя два года в санатории для душевнобольных, онапоняла, что кошмар кончился, и теперь можно жить — пусть с болью в сердце, новсе-таки жить после всего, что произошло. Сейчас нельзя рисковать, нельзярисковать даже ради него, ради него тем более нельзя. Не надо позволять себевозвращаться вспять. Да, она все еще бесконечно любит его, но это не имеетсейчас значения. Она коснулась его руки, его щеки, он наклонился, чтобыпоцеловать ее, но она отстранилась. Он все-таки поцеловал ее в щеку, совсемблизко к губам, и она долго не открывала глаз.

— Я люблю тебя… Я тебя все время любил…

Она узнала этот огонь в его глазах. Это не физическоевлечение, доводящее мужчину до безумия, а истинная любовь, рожденнаяузнаванием, заботой, верой в любимого человека. Такая страсть убивает. Мариэллазнала, что эта страсть когда-нибудь погубит Чарльза. Когда-то она сама едва непогибла в пламени его безумств и теперь не может рисковать. У него появилисьшрамы, но и у нее тоже. Она ранена не на поле боя, но от этого ее раны болят неменьше.

— Я тебя тоже люблю, — прошептала она, понимая,что не следует говорить такие слова. Но шепот явился из прошлого, как отзыв тойжизни, которая закончилась вместе с жизнью Андре.

— Давай еще раз встретимся, пока я не уехал в Испанию.