– А им можно верить?

– Вполне. У нас отличные специалисты. Вы можете на нихположиться. Вы можете проснуться однажды утром и все вспомнить. Вы можетевыпить стакан воды и все вспомнить. Вы можете увидеть носки чьих-то ботинок ивсе вспомнить. Вы можете услышать какую-нибудь мелодию и все вспомнить…

– Какую мелодию? – Я с надеждой посмотрела на нее.

– Лично мне нравится Эннио Морриконе… Эта тема из«Однажды в Америке». Вам нравится этот фильм?.. А книгу я действительнопринесла вам.

– Спасибо, – я наконец-то сжалилась над наивноймаленькой медсестрой, – давайте сюда вашу книгу.

…Ничто не могло ударить меня больнее, – книга называлась«Тайна имени». Самое актуальное название в моем положении.

– Ну и что я должна с ней делать? Прочитать от корки докорки?

– Вы можете найти имя, которое вам понравится. Котороевам подойдет, – медсестра постаралась быть убедительной, насколько вообще можетбыть убедительным младший медицинский персонал. – Не исключено, что выбранноеимя окажется вашим.

– Обычно человеку не нравится его собственное имя.Впрочем, меня бы устроило любое. Любое, только бы оно оказалось настоящим.

– Давайте просто посмотрим, – она уговаривала меня.Легкомысленные губы уговаривали меня. Я впервые за восемь дней заметила, чтоглаза у нее разного цвета – один зеленый, а другой – карий…

– Как вы себе это представляете? Вы будете зачитыватьимена вслух, а я должна постукивать хвостом на подходящее для меня сочетаниебукв?

– Примерно так, – она легко засмеялась. У нее былхороший смех. Я улыбнулась ей в ответ. – Можно начинать?

– Валяйте.

Она склонила голову над книгой, забинтованный палецпробежался по оглавлению. Все имена были расположены в алфавитном порядке,начиная с древнееврейских и древнегреческих; их носили миллионы женщин, которыепрожили свою жизнь иначе, чем я. Их любили, их насиловали, их завоевывали; онирожали детей и давили виноград. Я знала о них все – и ничего конкретно. Я зналаобо всем все – и ничего конкретно, и это сводило меня с ума. Холод пронизывалтрубы моего позвоночника, заставлял их гудеть, как орган: должно быть – почтинаверняка – я несколько раз прошла мимо своего собственного имени и так неузнала его, как не узнала всех мертвых людей на фотографии…

Все бесполезно.

– Хватит. Прекратите, – почти приказала я Насте.

– Хорошо. Если хотите – я уйду. Если так вам будетлегче.

– Мне не будет легче в любом случае… Почему выпринимаете во мне такое участие, Настя?

Ее лицо сморщилось от жалости и сразу постарело на нескольколет. Даже глаза показались мне одинакового цвета: один стал темнее, а другой –светлее. Забавно, должно быть, иметь девушку с разными глазами. Интересно, чтодумает по этому поводу ее муж? Или ее парень…

– Не знаю. Я не умею объяснить, я только чувствую… Выпросыпаетесь утром или ночью совсем одна, в палате, в которой даже толком незакрываются двери… А в коридоре целую ночь горит свет… Я, например, вообще немогу спать при свете. Когда-то давно, еще в восьмом классе, я подцепилавоспаление легких. Жутко неприятная болезнь, особенно если учесть, что ничеговыдающегося с тобой не происходит. В больнице я тоже просыпалась по ночам идумала о разных вещах. О том, что полностью завалю алгебру. Больше всегопочему-то я боялась алгебры, ну, как живого человека, который может мне чем-тоугрожать… Потом я думала о маме. По сравнению с алгеброй это было безопасно.Потом – о своей собаке. У нас была замечательная собака, колли, она умерла отрака. Но тогда еще она была здорова, и я думала о ней, я очень ее любила… Потомо парне, который мне ужасно нравился – он единственный не дразнил меня заразные глаза… А вы? О чем думаете вы? Вы пытаетесь кого-то вспомнить – и у васничего не получается, – на глазах Насти показались быстрые легкие слезы, –значит, нужно, чтобы кто-то был рядом с вами… Чтобы вы не думали, что высовсем-совсем одна…

– Можно я вас поцелую, девочка? – вдруг сказала я, исердце мое сжалось от благодарности к медсестре.

Настя наклонилась, и я поцеловала ее в беззащитно-нежнующеку – единственный человеческий порыв за восемь дней кошмара; единственное,что оказалось в моем беспросветном настоящем.

– Все будет хорошо. Вы мне верите? – серьезно сказалаона.

– Верю. Только я не одна. Кроме вас, меня навещаютразные серьезные люди. Похоже, что у них накопились вопросы ко мне.

– Я знаю. Мне не нравится этот тип. Чего он хочет отвас?

Я вспомнила фотографии, которые мне показывал капитанЛапицкий; чего они от меня хотят – хороший вопрос. Чего хотят от меня трупы наснимках? Или они не могут простить мне, что я оказалась жива?.. Как только явспомнила о крови на фотографиях, у меня разболелась голова, – если веритькапитану, я была каким-то образом причастна к убийству. Вот только в роли когоя выступала? Куда и откуда шла женщина, которую капитан представил мне как менясамое?

– У вас есть зеркало, Настя? – дважды за сегодняшнийдень я попросила зеркало. И если струсила в первый раз, то теперь не собираласьотступать.

– Да. От пудреницы. Вас устроит? Вы ведь хотитепосмотреть на себя, правда?

Правда, правда, девочка.

Настя вытащила из кармана халата пудреницу и протянула еемне.

– Знаете, – бесхитростно сказала она, – я ношу зеркалов кармане уже неделю. Очень неудобно, у меня в пудренице защелка ненадежная… Ноя ждала, что вы попросите зеркало. Я думала, вы сделаете это в первый день, кактолько придете в себя.., но вы попросили только сейчас. Даже странно.

Действительно странно. Я вдруг поймала себя на этой мысли:почему я попросила зеркало только сегодня? Ни одна нормальная женщина так бы непоступила, она бы начала жизнь после комы с обнюхивания себя. Неужели в прошломмне было так наплевать на свою внешность, неужели я так боялась ее? Или –наоборот – была так в ней уверена? Или – наоборот – не хотела иметь ничегообщего с собой, сбросить ее, как змея сбрасывает кожу?..

– Скажите, Настя, я очень некрасивая? – спросила ямедсестру, вертя в руках пудреницу и не решаясь взглянуть в нее.

– Я не знаю… – видимо, она была слишком молода, чтобысоврать мне. – Очень трудно определить сразу. Иногда вы кажетесь мне красивой.Когда не думаете о том, кто вы. Или когда вы не приходили в себя целых двамесяца. Я видела вас. И думала – как жаль, что такая красивая женщина можетумереть…

Я щелкнула замочком пудреницы и отчаянно-смело поднесламаленькое, запорошенное мелкой терракотовой пылью зеркальце к глазам. Сердцемое отчаянно колотилось – «возвращение памяти, возвращение прежней жизни можетпроизойти внезапно». А хочу ли я знать о своей прежней жизни? Что, если глаза взеркале скажут мне такое, о чем я предпочла бы никогда не узнать?