Но о чем же тогда еще должны говорить политики, имеющие отношение к здравоохранению, если не о здоровье? Они должны находить запасные темы. Классическая запасная тема – это зубные протезы. У зубного протеза есть то большое преимущество, что он абсолютно ничего общего не имеет со здоровьем. Зубной протез – это вроде парика для рта, то есть эстетический и вследствие этого всерьез принимаемый социальный вопрос. Если кто-то не может позволить себе зубной протез, то он – социально дискриминирован, и об этом нужно говорить. Только со здоровьем это абсолютно ничего общего не имеет. Все функции зубного протеза, имеющие к нему отношение, может без проблем заменить хорошая мясорубка. Поскольку о здравоохранении здесь в действительности речи не идет, можно в виде исключения вести политические споры на эту тему: «Если кто-то хочет иметь золото и платину в зубах, пусть оплачивает это сам!» Так на зубном протезе можно отрабатывать всю палитру классических политических тем – здесь как раз без проблем можно все взвесить.

Когда на австрийском телевидении политики вновь зацепились за зубной протез, я вмешался: «Я бы охотнее поговорил об инсулиновых насосах». Уже есть инсулиновые насосы для определенных форм диабета, в компьютер которых можно завести расписание и которые выдают ровно столько инсулина, сколько требуется. В том числе имеются очень сложные и очень эффективные современные модели, но и очень дорогие. Вообще, с медицинской точки зрения абсолютно ясно, что диабетик, который его получит, проживет статистически дольше, чем диабетик, у которого нет такого насоса, так как с диабетом сопряжены многие факторы риска. Если бы назавтра тем диабетикам, которым это необходимо – и это ни в коем случае не все диабетики, – был бы предоставлен в распоряжение такой насос, это повлекло бы за собой немедленный финансовый крах здравоохранения. То же самое можно сказать и о других медицинских мероприятиях, например об определенных кардиостимуляторах (как меня уверяют кардиологи). На этом месте я произнес следующее предложение, которое было абсолютно неполиткорректно (как политика меня бы больше не выбрали): «Богатые люди будут всегда доживать до более почтенного возраста, чем бедные, и это, хотя, слава Богу, еще в небольшой степени, уже сегодня так и останется таким же в будущем».

Реакция была очень интересной. Политики продолжали дальше отчаянно обсуждать зубные протезы, но после теледебатов они в отдельности подходили ко мне и говорили: «Вы, естественно, правы, господин Лютц». Однако сказать это публично значило бы нарушить табу. Религиозная накачка понятия здоровья привела к концу политику в области здравоохранения. О реальном положении дел нельзя больше заводить речь, теперь отделываются лишь пустыми формулировками. Можно спокойно повторить как-нибудь теледебаты о политике в области здравоохранения, прошедшие 4 года назад – естественно, с персонами, которые еще не сошли с политической арены (как однажды по недоразумению повторно передали новогоднюю речь Гельмута Коля), – и никто не заметит. Я убежден в том, что мы срочно нуждаемся в общественных дебатах о религиозной накачке понятия здоровья. И такое трезвое обсуждение ситуации должно привести всех к простому выводу: здоровье – это большая ценность, но ни в коем случае не наивысшая.

Многолетний фактический застой политики здравоохранения привел к тяжелым последствиям в области медицины. Финансовое давление стало расти – и это естественно, так как возведенное в культ здоровье стало в высшей степени доходным экономическим полем с постоянно дорожающими инновациями. Все это коснулось прежде всего врачей. Здесь ни в коем случае не должна начаться жалоба на общее обеднение врачей. Все еще есть специалисты, зарабатывающие вполне прилично, и предприимчивые белые вороны, получающие за свою работу несусветные деньги.

Но основная масса врачей должна была в последние годы считаться с постоянно растущими ограничениями. Здесь сохранялся принцип слабого сопротивления. У врачей нет боевой профсоюзной традиции. Они все еще говорят по старинке о «гонораре», что, должно быть, как-то связано с честью. Они ведь и стали врачами исключительно из гуманистических соображений, чтобы помогать человеку, поэтому такие понятия, как забастовка, рабочая борьба и т. п., звучат неуместно. Итак, бюрократические и финансовые гайки закручивались до тех пор, пока в конце концов не сорвали резьбу. Можно было видеть добросердечных врачей, которые всегда самоотверженно помогают своим пациентам, переживающими, прямо-таки рычащими от ярости. Они просто больше не были готовы платить за то, что в области здравоохранения с давних пор не проводится настоящая политика.

Очевидно, это уже переходит все границы. И теперь политики должны предлагать совершенно новые идеи. Задуманные, собственно очень умно, способы составления бюджета потерпели неудачу. Кто предписывает дорогие исследования? Врачи. Кто предписывает дорогие терапии? Также врачи. Как можно эффективно удерживать в узде расходы на здравоохранение? Выделять каждому врачу определенную сумму денег. Тогда нетрудно ограничить издержки. Это было умно задумано, но оказалось недостаточно умным. Я могу вспомнить еще о пресс-конференции, во время которой журналист обратился к министру. Журналист позвонил как раз хорошему другу. Домашний врач сообщил другу, что тому необходимо определенное медицинское обследование, однако он не сможет его провести, так как его бюджет исчерпан. Я точно помню, как министр покраснел и сказал, что это прямо-таки классический пример неудачного понимания составления бюджета. Само собой разумеется, каждый гражданин ФРГ должен получать все необходимые (!) медицинские обследования. Он просил журналиста сообщить ему номер телефона этого домашнего врача. В целом домашний врач должен справляться со своим бюджетом… как-то… это не проблема… нужно только хорошо организовать это…

Нечто в этом роде, в принципе, является чистым цинизмом и ведет к коррупции на государственном уровне. Если коррупция – это предоставление экономических преимуществ аморальным поступкам, тогда здесь врачу косвенно рекомендуется в конце квартала не проводить необходимых медицинских исследований (скрывая от пациента необходимость таких процедур), чтобы не потерпеть экономические убытки. Выходит, что такое аморальное поведение одобряется государством заключенными соглашениями. Я знаю молодых коллег, которые из-за такой аморальной необходимости отказались от своей профессии. Те, кто в курсе этой ситуации, поймут неудержимую ярость, наблюдавшуюся в длящихся неделями протестах врачей.

Сегодня роль врача находится в драматическом кризисе. Он должен создавать нечто вроде «наивысших ценностей». Но он знает, что не может. И если даже он откровенно признается в этом, никто не поверит ему. Люди хотят видеть врачей как дарителей здоровья. И если их ожидания не оправдываются, они часто становятся неудержимо агрессивными. Об этом отчетливо говорят процессы против ошибок специалистов в Соединенных Штатах Америки.

В плюралистическом обществе мы нуждаемся в системе здравоохранения, которая обеспечивала бы наибольшую свободу выбора. Если кто-то личное здоровье считает наивысшей ценностью – что не следует оспаривать, – то он должен отказаться от дорогого отпуска, великолепной машины и прочего для настолько надежной страховки, чтобы оплатить в высшей степени сложную операцию на сердце еще и в 95 лет. Если же он, например, как христианин верит также в кое-что еще в этой жизни, то он, возможно, не будет страховаться, а пожертвует сэкономленные деньги бедным в Африке. Если отдельные граждане принимают такое решение, этически это беспроблемно. Но если государство или какие-то комитеты решают все за нас, тогда издержки будут расти дальше, так как никто не признает ограничений.