– Привезли на рейсовом судне.

Они запивали еду холодным чаем, а Роджер и Томас Хадсонпосле сладкого попросили себе кофе.

– Эдди – замечательный повар, – сказал Роджер.

– Это у нас аппетит разыгрался.

– Такой бифштекс? Такой салат? Такой пирог? Нет, тутдело не только в аппетите.

– Повар он превосходный, – согласился с ним ТомасХадсон. – А как тебе кофе?

– Кофе отличный.

– Папа, – сказал Том-младший. – Если приезжиес яхты будут вечером у мистера Бобби, можно мы пойдем туда и разыграем, будтоЭнди – пьяница?

– Мистеру Бобби это, пожалуй, не понравится. У негомогут быть неприятности с констеблем.

– А я схожу туда заранее и все ему объясню и поговорю сконстеблем. Он с нами дружит.

– Что ж, ладно. Объясни все мистеру Бобби и смотри непрозевай ту публику. А как же быть с Дэви?

– Может, на руках его донесем? Это будет даже оченькстати.

– Я надену туфли Тома и сам дойду, – сказалДэвид. – Томми, а ты уже придумал, что делать?

– По дороге решим, – сказал Том-младший. –Веки выворачивать ты еще не разучился?

– Нет, что ты! – сказал Дэвид.

– Только сейчас, пожалуйста, не выворачивай, –сказал Энди. – А то меня стошнит, весь ленч сразу отдам.

– Вот захочу, наездник, и тебя вырвет.

– Нет, только не сейчас. Попозже, пожалуйста.

– Может, мне с тобой пойти? – спросил РоджерТома-младшего.

– Чудесно, мистер Дэвис, – сказалТом-младший. – Мы вместе что-нибудь придумаем.

– Тогда пошли, – сказал Роджер. – Дэви, ты бысоснул немножко.

– Можно, – сказал Дэвид. – Я почитаю-почитаюи засну. А ты, папа, что будешь делать?

– Я буду работать на верхней веранде.

– Тогда я лягу там на диване и буду смотреть, как тыработаешь. Тебе это не помешает?

– Нет. Наоборот.

– Мы скоро вернемся, – сказал Роджер. – А ты,Энди, пойдешь с нами?

– Мне не мешало бы поупражняться. Но, пожалуй, нестоит: а вдруг эти приезжие уже там.

– Сообразил, наездник, – сказалТом-младший. – Ты малый сообразительный.

Они ушли, а Томас Хадсон сел за мольберт. Некоторое времяЭнди смотрел, как он работает, но потом убежал куда-то, а Дэвид то смотрел, топринимался читать и не заговаривал с ним.

Томасу Хадсону хотелось начать с прыжка рыбы, потому чтописать ее в воде будет гораздо труднее, и он сделал два этюда и обоими осталсянедоволен, а потом написал третий, который ему понравился.

– Посмотри, Дэви, похоже?

– Ой, папа, замечательно! Но когда рыба выпрыгивает изводы, ведь она поднимает целый фонтан, правда? А не только когда она падаетобратно в море.

– Да, пожалуй, – согласился с ним отец. – Ейприходится пробивать поверхность.

– Помнишь, как она взметнулась – такая длинная-длинная.С ней должно подняться много воды. Если уловишь это взглядом, вода с нее,наверно, так и струится, так и хлещет. А у тебя она идет вверх или вниз?

– Это ведь только этюды. Я хотел изобразить ее на самомвзлете.

– Я знаю, что это только этюды. Ты уж меня извини,папа, что я вмешиваюсь. Я не хочу строить из себя знатока.

– Нет, мне интересно тебя послушать.

– А вот кто, наверно, все знает, так это Эдди. Онкаждую мелочь схватывает быстрее, чем фотоаппарат, и все запоминает. Правда,Эдди – замечательный человек?

– Да, конечно.

– О нем ведь никто ничего не знает. Кроме Томми,пожалуй. Эдди мне больше всех нравится – после тебя и мистера Дэвиса. Стряпаетон и то с душой, и столько всего знает, и все умеет. Помнишь, как он подстрелилакулу и как бросился в море за той рыбой?

– А вчера вечером Эдди избили, потому что не поверилиему.

– Но, папа, с него как с гуся вода.

– Да. Он веселый, всем довольный.

– Даже сегодня веселый после того, как ему так досталось.И по-моему, он рад, что ему пришлось прыгнуть в море за той рыбой.

– Конечно.

– Хорошо бы мистер Дэвис тоже был такой веселый, какЭдди.

– Мистер Дэвис – человек более сложный.

– Да, но я помню, когда он был веселый и беспечный. Яочень хорошо знаю мистера Дэвиса, папа.

– Сейчас он ничего, веселый. Хотя от его беспечностиуже и следа не осталось.

– Про беспечность – про хорошую беспечность, я не вукор ему.

– Я тоже. Но он потерял уверенность в себе.

– Да, – сказал Дэвид.

– Хорошо бы он опять ее обрел. Может, еще и обретет,когда снова начнет писать. Знаешь, почему Эдди веселый? Потому что он делаетсвое дело хорошо и делает его изо дня в день.

– А мистер Дэвис, наверно, не может заниматься своимделом изо дня в день, как ты и Эдди.

– Да. И многое другое ему мешает.

– Знаю, знаю. Для мальчишки я слишком много всего знаю,папа. Томми знает в двадцать раз больше, он всякие ужасные вещи знает, и егоэто не ранит. А меня все ранит. Почему, сам не понимаю.

– Потому, что ты все это глубоко чувствуешь?

– Да, чувствую, и со мной что-то делается. Я будтоотвечаю за чужие грехи. Если так может быть.

– Да, понимаю.

– Папа, ты извини меня за такие серьезные разговоры. Язнаю, это невежливо с моей стороны. Но мне иногда хочется поговорить, потомучто мы много чего не знаем, а когда вдруг узнаем что-нибудь, это так на наснакатывает, ну будто волной обдает. Вот такой волной, какие сегодня ходят наморе.

– Дэви, ты всегда можешь меня спрашивать о чем угодно.

– Да, знаю. Большое тебе спасибо за это. О некоторыхвещах я спрашивать, пожалуй, подожду. Кое-что, наверно, надо самому, насобственной шкуре испытать.

– А может, в этом розыгрыше у мистера Бобби тебе лучшене участвовать? Пусть только Том и Энди? Помнишь, какие у меня былинеприятности с человеком, который говорил, что ты всегда пьяный?