последний раз заехать. Если же сегодня возникнут проблемы, тогда эти двое несчастных в подвале превратятся в заложники и полезные аргументы.

Когда он через час приехал к Любе, она уже ждала его во дворе.

— Ты взяла загранпаспорт?

— Нет. Зачем?

— Дура! Я же тебе сказал! Мы с тобой уезжаем. Будем работать в Финляндии, это близко, три часа пути, мы зимой там танцевали.

— Тогда мне нужна одежда.

— Ничего тебе не нужно, нет времени! У тебя пять минут. Бери только паспорт, банковские карты, что-нибудь теплое, и сразу вниз! Поняла?

— Мы больше не вернемся?

— Нет! Пожалуйста, скорее!

— А квартира, дача? Ты сам сказал, что в подвале… Они же умрут!

— Беги за вещами, дура! Или я сейчас уеду без тебя!

Любино лицо перекосила жалкая гримаса, из сжатых глаз брызнули слезы, грудь дернулась от рыданий, и она прижалась лицом к Ураеву. Тот ее обнял, а лицо поднял вверх в немой досаде.

— Потом ты вернешься на свою дачу. Вернешься! О тебе они ничего не знают.

— Тогда я останусь! Я не хочу никуда ехать.

— Нет, ты поедешь! Они будут всех в клубе трясти. Покажут на тебя, на мою подружку. Ты обязательно что-нибудь ляпнешь, и они обыщут твою дачу. Ты это поняла?

Уткнувшись Ураеву в грудь, она молча покивала головой.

— Теперь, пожалуйста, скорее! Будет поздно, я не успею забрать из дома свой паспорт — они начинают нас искать. Беги наверх! Я люблю тебя.

В квартиру Ураеву было ехать далеко, с Охты на Приморское шоссе, через весь город. Сначала закрапал дождь, потом загрохотала гроза и хлынул ливень. Выстаивая в пробках и нервничая, он готовился к самому худшему, что могло случиться в его квартире. Но иного выхода не было — пробиться, во что бы то ни стало, к своему паспорту и банковским картам, лежавшим в спальне. «Все будет хорошо, у них нет еще повода меня ловить и устраивать в квартире засаду. Нет еще оснований! Так быстро это не делается! Одних лишь подозрений мало! Адрес наверняка уже знают, но я успею! Или я умру! Нет, я успею!» — успокаивал он себя.

Когда они подъехали к его дому, дождь лил стеной, и в тучах мелькали молнии. Машину Ураев остановил далеко от подъезда, свободного места ближе не нашлось.

— Через пять минут я к тебе вернусь. Если я не вернусь и через пятнадцать, значит, вообще не вернусь. Бросай тогда все, и сразу — на Финляндский вокзал. Уезжай — виза у тебя есть, еще не поздно, о тебе никто ничего не знает. Если вдруг станут допрашивать — ничего не знаешь и ничего не видела.

Люба смотрела на него расширенными от ужаса глазами и медленно поворачивала головой из стороны в сторону, будто отказываясь даже понимать, что он ей говорил. Ураев прижал к своим волосам полиэтиленовый мешок, и под ливнем, в грохоте молний побежал к своему подъезду.

Готовый к любой встрече в квартире, он уже в лифте вынул свой нож. К двери подошел на носках, и, зная все ее скрипы, беззвучно открыл, и сразу сделал два шага вперед, в прихожую, выставив перед собой нож.

В прихожей, перед дверью его спальни, спиной нему стоял мужчина в балаклаве и к чему-то прислушивался. Ураев замер, как хищная дикая кошка, оценивающая ситуацию и свою жертву. За окнами квартиры гремело, дождь со звоном молотил в подоконники. Но мужчина в балаклаве его все-таки услыхал, медленно обернулся, и Ураев, готовый к этому, ударил его дважды ножом в живот. И сразу подхватил со спины за поясницу и беззвучно опустил на пол.

Ураеву были нужны в спальне только паспорт и банковские карты, поэтому, ощутив струю удачи после первого удара, он почувствовал, что все у него получится. Теперь, когда одним полицейским в балалаве стало меньше, он так же внезапно и тихо положит на пол второго, если тот окажется в его спальне, схватит свой паспорт, карты и выскочит к машине. Ураев был сильным и очень ловким мужчиной — когда он танцевал, из него всегда проступало это звериное и дикое, недаром он так нравился многим женщинам.

Ураев медленно нажал на ручку двери в спальню и замер: он помнил, что эта дверь может скрипнуть. Чуть выждав, он медленно ее приоткрыл чуть шире и посмотрел в узкую щель — у кровати и секретера никого видно не было. Но кто-то мог ждать его за дверью. Он приготовил нож и резко, со всей силой толкнул вперед дверь. Она сразу наткнулась на что-то тяжелое и упругое — за дверью стоял человек и держал ее. С трудом продавливая плечом дверь дальше, Ураев просунул в щель руку по локоть с ножом, и колющими, рубящими ударами начал искать там незваного гостя — нож обязательно его найдет, кто бы это ни пожаловал в его спальню.

Но даже ему, гордому своими мускулами мужчине, не хватило сил и веса, всего нескольких граммов. Дверь начала оттягиваться обратно к нему, медленно, как на весах, при одинаковых грузах с обеих сторон, и вдруг рывок, и дверь ударила ему в лицо, когда правая рука еще оставалась за дверью. И сразу — удар острым торцом двери под локоть, зажатым между дверным косяком, и сильная боль. Чтобы удержаться и не упасть набок, он прижался щекой к двери и отставил правую ногу назад — только так он еще удержался на ногах. Но это было только началом.

Через несколько секунд, прижатый щекой к двери, он вдруг услыхал глухой удар и хруст, и в ужасе осознал, что это ломались кости его руки. Но боль из-за шока еще не успела прийти. И сразу, почти без паузы, такой же удар по запястью. Хруст костей ладони он не услыхал, только глухой звон упавшего за дверью ножа. Тогда-то боль и хлынула ему по руке из-за двери.

Сначала ему показалось, что это не он, такого он никогда не чувствовал, такого не бывает, это невозможно, это кто-то другой, или это кошмарный сон! Страшная боль, и даже не только боль, а выкручивание всех нервов от руки до мозга. Он застонал и еще теснее прижался лицом к двери. Как будто его мозг сейчас перестал работать — только боль, боль, невыносимая, за гранью понимания, из какого-то другого мира, и ничего кроме нее… Он замер, и несколько секунд его мозг ощущал только эту нечеловеческую пытку, ничего другого, ни одной мысли.

Однако надо было спасаться из этого ада, бежать от этой боли.