— Я тебя все равно убью. Но если не скажешь, где женщина иребенок, буду убивать долго и медленно. Ну, быстрее.

Он молчит, соображая. Потом что-то лепечет. Я бью его полицу, чтобы он понял ситуацию, и снова спрашиваю:

— Где они?

— В отеле «Палас», — хрипит он, — на берегу моря.

— Сколько человек осталось в «Паласе»? — Я давлю пистолетомна его рот изо всех сил.

Он хрипит от боли.

— Говори, — требую я, теряя терпение.

— Еще четверо. В двести втором и двести третьем номерах.

— А женщина с девочкой где?

Он молчит, и я, подняв пистолет, еще раз бью его по лицу.Изо всех сил. Лопается кожа, начинает идти кровь, и он кричит:

— В соседнем номере, двести четвертом. С ними ничего несделали. Только просили подождать тебя…

Я стреляю в его череп. Из того самого пистолета сглушителем, из которого он собирался застрелить меня. И не думайте, что у менядрогнула рука. На такую дрянь у меня рука никогда не дрогнет.

Стараясь не испачкаться в его крови, обыскиваю этого типа инахожу запасную обойму для пистолета. Как все-таки они умудряются провозитьоружие через границу, тем более в самолетах? У них есть специальное разрешение?Или они просто садятся в самолет, как государственные чиновники? В карманевторого убитого я нахожу документы на имя сотрудника охраны президента тойсамой республики, чей консул сегодня утром вручил мне паспорт с продленнойвизой. Обнаруживается и сотовый телефон, без которого они, кажется, не ходятдаже в туалет.

Теперь мне срочно нужно в «Палас». Но каким образом онинашли нас? Этот вопрос меня очень волнует. Они точно знали, где я нахожусь.Никакой слежки не было, я бы сразу почувствовал. Значит, им сообщила Надя? Мнетак стыдно, что поддался на чувства, позволил себя обмануть, как мальчишку. Яосторожно мою руки, поправляю одежду, на ней почти нет следов крови.

Неужели она все-таки звонила в Москву? Может, сделала это поошибке? Позвонила кому-нибудь из своих подруг? Нет, это на нее не похоже. Онабыла всегда несколько замкнутой, за время нашей совместной работы даже неспросила номер моего сотового телефона. Я поднимаюсь в их комнаты. Вещиразбросаны. На полу валяется любимый халат Нади. Нет, похоже, она ушла отсюдане добровольно. Ее явно увозили насильно. Именно в эту минуту я понимаю, чтоНадя не могла привезти ко мне свою дочь и потом звонить этим ублюдкам. Ну никакне могла. Значит, они нашли меня по другому каналу. Каналу?! Конечно, моя«Моторолла»! Этот сукин сын, «владелец скотобойни», все правильно продумал. Вмой сотовый телефон вмонтирован миниатюрный передатчик. Или просто они засекалиместо по разговору. Найти меня таким образом, наверное, совсем нетрудно. Ядостаю телефон и бросаю его на пол. Потом долгу топчу. Так и есть. Нужно бытьидиотом, чтобы не заметить вмонтированный в мембрану «жучок». Значит, онислышали и все наши с Надей разговоры.

Теперь я точно знаю, чего хочу, и, закрыв двери на всезамки, отправляюсь к отелю «Палас». Честно говоря, настроение у меняпрепоганое. Отель маленький, всего в пять этажей. Я вхожу, сонный портье дремлетза стойкой. Кивнув ему, поднимаюсь по лестнице. Нужно быть очень осторожным,ведь их там четверо.

Дойдя до двести четвертого номера, я осторожно стучу. Никтоне отвечает. Неужели тот ублюдок обманул? Я стучу еще раз. За дверью слышитсяшорох.

— Кто нужен? — спрашивают по-русски, словно здесь нефранцузский город Лабуэр, а сходка воров в законе в российской «малине». Я несукакую-то ахинею на французском — кое-чему меня успела научить Надя, — сам незнаю, что говорю.

Дверь приоткрывается. Я мгновенно упираю глушитель в животтипу, который просматривается в проеме. Это сильно впечатляет. Он делает шаг всторону и, задыхаясь, спрашивает:

— Чего нужно?

— Где они? — тихо произношу я. Он кивает в сторону другойкомнаты.

Я толкаю его в том направлении, готовый стрелять при первойнеобходимости. И вижу: в комнате на кровати сидит Саша, сгорбившись,уставившись взглядом перед собой. Вы когда-нибудь видели взрослые раненые глазаребенка? Я их увидел. Эти глаза все решили.

Увидев меня, Сашенька вскочила, смотрит то на меня, то насвоего охранника. И, самое страшное, молчит. Даже не кричит. А мы стоим передней. Ее охранник впереди, я чуть позади него. Пистолет упер ему в спину. Онведь не идиот, понимает, что лучше не дергаться.

— Это я, — хрипло говорю девочке, — ты меня не узнаешь?

— Кто ты? — спрашивает девочка. Видимо, от волнения мойголос действительно изменился. А может, она спрашивала о другом, имея в виду,кем я на самом деле являюсь.

Я наклоняюсь к ней.

— Это я, Сашенька, твой папа. Я пришел к тебе. Только ты некричи, пожалуйста.

Она умная девочка. Не закричала и не заплакала.

— Папа, — прошептала она, — я знала, что ты за нами придешь.И мама говорила, что папа обязательно придет. А вот этот дядя ее по лицуударил. Сильно ударил и сказал, что она «сука».

Я чувствую, как дрожит, стоя передо мной, этот мерзавец. Ипосле этих слов ребенка, думаете, меня кто-то сможет остановить? Да меня нетолько «владелец скотобойни», но и его президент со всей армией своих негодяевне остановит.

— Сейчас, Сашенька, — торопливо говорю я, — сейчас мы к тебевернемся.

И нажимаю пистолетом ему на спину. Мы проходим в ваннуюкомнату, и он дрожащим голосом говорит:

— Я ее не бил, я ее не бил, честное слово. Девочка врет. Онаврет.

У него красивое, немного азиатское лицо. Почему-то красивыемужики часто бывают садистами. Может, потому, что женщины слишком охотно подних ложатся и им нужны дополнительные ощущения? Я плотно закрываю дверь.

— Конечно, врет, — почти весело говорю я, — ты ее не бил.Просто обругал. Как ты назвал ее мать?

Он молчит.

Я поднимаю пистолет.

— Как ты назвал ее мать?

— Я ее не бил…

— Что ты ей сказал?

— Су… су… сука.

Этого достаточно. Я стреляю ему прямо в сердце. Так меньшекрови и почти наверняка. Он сползает на пол, все-таки пачкая стену кровью. Яделаю контрольный выстрел.

— Конечно, она сука, — говорю ему напоследок, — за то, чтовообще связалась с такими подонками, как вы.

Теперь он успокоился окончательно. Я выхожу к девочке,плотно прикрыв за собой дверь. Она смотрит на меня строго и понимающе.

— Он больше не будет бить мою маму?