И вдруг доносится ее протяжный стон.

— Не надо.

— Как это не надо? — рассудительно говорит Рахим. — Ты всезабыла. Давай вспоминай, тебе ведь еще нужно будет жить. Опять на коленях комне приползешь.

— Нет, — просит она.

— Ты ногами не дергайся. Я тебя хорошо изучил. Спасибоскажи, что не бросил вас голодных. Тебя и твоего выкормыша.

В этот момент я бью по двери ногой. Она не открывается, вэтом отеле хорошие замки. Я дважды стреляю в замок и опять бью. И вваливаюсь вкомнату. Кажется, они так и не поняли, что произошло. Испуганная Надя лежит надиване и смотрит на меня. Стоящий над ней мужчина тоже смотрит.

— Ты кто? — наконец спрашивает он. И это его последниеслова. Я стреляю ему в голову. Намеренно, расчетливо, чтобы череп разлетелся намелкие кусочки и его поганой кровью залило все вокруг. В том числе и саму Надю.Она даже не вздрогнула, когда он дернулся. И когда брызги крови в нее полетели,тоже не вздрогнула. Просто смотрела мне в глаза.

— Это он раньше с тобой жил? — спрашиваю я ее с неожиданнойненавистью.

Она молчит. Собственно, говорить и не нужно. Все и так ясно.

— Одевайся быстрее, — говорю я. А она смотрит на меня,словно не понимая.

— Там в парке Саша. Нужно ее выручать, — объясняю. Лишьпосле этого она кивает и вдруг начинает беззвучно плакать, хватая губамивоздух, как рыба. На всякий случай я подхожу ближе и зажимаю ей рот, чтобы незакричала. Обняв меня, она все плачет и плачет.

— Быстрее! — кричу я. — Нам надо торопиться.

Я не знаю, что испытания этого, тринадцатого, дня еще не кончились.Все еще впереди. Недаром говорят: тринадцать — число нехорошее.

Забрав Сашу из парка, мы бежим ко второму автомобилю. Этотемно-зеленый «Пежо» того самого Рахима, которому я только что снес полголовы ичей труп сейчас валяется в номере. Нужно быстрее отсюда уезжать, иначеколичество убитых перерастет все мыслимые пределы. Необходимо срочно ехать кСеличкиной.

Знаю, что я подонок и убийца. Я все о себе знаю. Но яникогда не мучил женщин и детей, никогда не стрелял в беззащитных. Все, кого яубивал, включая и того толстомордого политика, были настоящими сукиными детьми.И теперь я не могу допустить, чтобы кто-то измывался над беременной женщиной.Это не в моих правилах.

Я делаю немыслимые виражи, сидящие на заднем сиденье Надя сСашей испуганно молчат, не понимая, куда я так спешу. Но к дому, который мненужен, я подъезжаю очень осторожно. Мягко припарковываю автомобиль рядом ссиним «Рено», на котором сюда приехал «главный мясник». Значит, они еще в доме.

— Садись за руль, — говорю я, не глядя на Надю, — иотъезжай, только недалеко. Я скоро выйду. Если вместо меня выйдет кто-нибудь изних… В общем, тогда быстро уезжай.

Я достаю все деньги, какие у меня есть с собой, и бросаю ихна заднее сиденье. Потом пишу адрес. Это та самая однокомнатная квартира вМоскве, где я обычно скрывался. О ней никто не знает. Там спрятана половинамоих денег.

Надя по-прежнему молчит. Смотрит на меня и молчит.

— По этому адресу в московской квартире лежат мои деньги.Сама там не появляйся. Лучше пошли кого-нибудь. Вот ключ. Надеюсь, что сумеювернуться.

— Алексей, — зовет она меня этим придуманным именем.

— Я Левша, мое настоящее имя Левша. Другое я давно забыл, —глухим голосом говорю я женщине и выхожу из машины. Теперь все зависит толькоот меня. Я достаю пистолет. Открыть входную дверь нетрудно. Вообще в Европепочему-то двери стеклянные и на них примитивные замки, словно обитатели этихдомов застрахованы от всех неприятностей. Здесь дверь как раз достаточноплотная, но эти ублюдки даже не стали запирать ее на все замки, посчитав, чтоскоро к ним прибудет подкрепление. Если б они догадались запереться, я бы несумел ее так быстро открыть. Войдя в дом, я тут же натыкаюсь на тело тоготолстяка. Его пристрелили тремя выстрелами в упор; судя по всему, успелипомучить перед смертью.

Приглушенные женские крики слышны сверху, со второго этажа.Неужели они ее пытают? На девятом месяце беременности? А я еще думал, что яподонок. Да я ангел божий по сравнению с этими сволочами. Ну, ребята, кажется,у вас сейчас будут серьезные неприятности.

Я поднимаюсь по лестнице медленно, очень осторожно. В такихслучаях даже малейший звук может испортить все дело. Сверху по-прежнему слышеншум. Я огибаю угол, замираю возле открытой двери. Так и есть, на кровати лежитженщина, ее руки связаны, а над ней стоит мужчина, который лениво подноситзажженную зажигалку к ее плечу. Типичный сукин сын. Теперь нужно увидеть, гдесидит второй. Я несколько смещаюсь и вижу второго. Того самого «владельцаскотобойни». Что, вы думаете, он делает? Сидит в кресле и курит сигарету.Спокойно, словно находится на приеме. Напрасно он держит сигарету в правойруке. Ведь он правша, привык действовать правой рукой. И у него не будетнескольких секунд, когда я войду в комнату. Женщина что-то хрипит, и стоящийнад ней мужчина убирает зажигалку.

— Где он?

Да, я все-таки подонок. Я тоже прислушиваюсь. Хотя не думаю,что сумел бы вот так прижигать беременную женщину, но все равно стою и слушаю.Мне тоже интересно ЗНАТЬ, где находится Касимов.

— Он здесь… Рядом, — всхлипывает женщина. Она не выдерживаеттакой пытки.

— Где? Где он находится?

— Он в Испании… В Сан-Себастьяне. Он находится там, —выдавливает несчастная.

— Адрес, — кричит палач.

Не нужно еще раз повторять, какой я мерзавец, я это знаю ибез лишних слов. Но только тогда, когда она называет адрес, я вхожу в комнату.Вернее, делаю один шаг и сразу стреляю. Ее мучитель успевает обернуться и тутже получает пулю в сердце. У меня нет времени проводить эксперименты, а стреляюя всегда точно в цель. Дернувшись, он падает рядом с женщиной. Она пронзительнокричит, а я, уже не глядя на нее, перевожу пистолет на моего главногозаказчика. Он даже не успевает достать сигарету изо рта: с того момента, как яшагнул в комнату, проходит не больше двух секунд.

Все-таки нельзя долго сидеть в кабинетах. Любой президентдолжен время от времени менять начальника своей личной охраны, иначе тотпревратится в неповоротливого монстра. А ведь его должность требует сноровки ибыстроты. И злости. Нужно быть голодным, а не зажравшимся котом. Вы помните,какой адъютант был у Брежнева? Я помню: расплывшийся генерал, который с трудомпередвигал ноги. Его самого нужно было носить на руках, а он еще считалсяадъютантом главнокомандующего. Так вот, любой начальник личной охраны рано илипоздно превращается в чиновника, вместо главного охранника становится главнымповеренным. Сутенером, адвокатом, приживалкой, партнером по теннису или бане,по выпивке или бабам. Но никак не главным охранником. Теряется реакция.Появляются благодушие и леность.