Утром следующего дня…

В общем-то, я прав. Эта гнида Рашид Касимов, которого яискал по всему миру, прятался не в Лабуэре. Здесь была обычная подставка.Ложный след, чтобы обмануть и запутать всех. На самом деле он жил вСан-Себастьяне, купив там себе шикарную виллу. Не буду говорить, как я к немуехал. В машине стонала его женщина и плакала Саша. Рассказывать подробнеекак-то не хочется, ничего в этой истории особенного нет.

Добравшись до Сан-Себастьяна, я оставил обеих пассажирок вмашине и позвонил ему по сотовому телефону.

— У меня твоя женщина с ребенком, — говорю в трубку. — Будуу тебя через пятнадцать минут. Никуда не отлучайся.

Ровно через пятнадцать минут я вхожу к нему на виллу, кладучемодан на стол и говорю:

— Пока я искал тебя, Рашид Касимов, убили мою жену. Убили наглазах у моей дочери. Мне нужно десять миллионов долларов. Наличными.Немедленно. Иначе там узнают, где ты находишься. И тебе придется умирать второйраз. По-настоящему. Внизу, в машине, сидит твоя женщина. Я только что спас ееот пытки. Второй раз спасать вас не буду. У тебя есть одна минута, чтобы всерешить.

Кажется, он понял. Вернее, попытался понять. Вы, наверное,думаете, что за его бабу с ребенком в животе я мог получить гораздо большеденег? Но я не хотел торговаться. Противно было после смерти Нади торговаться,имея такой козырь, как беременная женщина. Как-то не по-мужски, непорядочно.

Посмотрев на меня, он тоже не стал спорить и сразу же вышелиз комнаты. Наверное, в этот момент у меня было не особенно приятное лицо.

К вечеру я получил ровно десять миллионов долларов. Тольконе говорите, что это очень много. И что он мог не заплатить. На самом деле этотак мало за простое человеческое счастье. Оно стоит гораздо дороже. А он простоиспугался. Понимал, что остановить меня уже невозможно. И дело даже не в том,что я мог оставить у себя его женщину. Не мог я этого. А вот пристрелить его ямог. Очень даже мог. И он это отлично понимал.

Теперь я живу в небольшом американском городке. Название вамвсе равно ничего не скажет. Замечу лишь, что он находится на севере, в одном изтех штатов, где мало негров, латинос и всех остальных, которых я все-таки неочень люблю. Нет, я не расист. Просто большинство чернокожих, с которыми явстречался в Америке, почему-то были либо бездельники, либо попрошайки. А мнеэто всегда неприятно.

У меня солидный счет в банке, вернее, в трех местных банках.И теперь я могу скупить в этом городке все, что захочу. Я, наверное, дажеместная знаменитость, человек, о котором никто ничего не знает. А мне и ненужно, чтобы обо мне знали. До более или менее крупного города отсюда не меньшедвухсот километров, и я хочу жить относительно спокойно.

У меня неплохой дом, о котором я мог только мечтать в бывшемСоюзе. Два этажа с большим подвалом, где я оборудовал тир и винный погреб. Уменя целых три машины. Но не потому, что я такой богатый, а просто убольшинства местных жителей по две-три машины. Конечно, джип, причем достаточностарый, чтобы не выделяться. И два средних американских автомобиля с оченьмощными моторами, которые мне делали по заказу в Детройте. В этой стране, еслине хочешь выделяться, нужно иметь очень большие деньги. И тогда ты можешь себеэто позволить.

У меня даже есть небольшой пятиместный самолет, на котором яуже научился летать. Дело, оказывается, не такое сложное, как я думал. У меняесть все, что может пожелать человек и что можно достать за деньги. Мы живемздесь уже три года и дважды в год выезжаем в другие города, чтобы посмотретьмир. Я уже подал заявление, и мне обещали предоставить грин-карту на вполнеофициальных основаниях. Ведь я въехал сюда всего на три года, по их специальнойвизе, использовав те самые паспорта, которые были в чемоданчике моего главногозаказчика.

Я сказал «мы» и не ошибся. Мы — это целая семья. Я, моядочка Александра и наши собачки. Их три, и они полноправные члены нашей семьи.Моей дочери уже одиннадцать лет. Говорят, скоро наступит переходный возраст, имне придется многое ей объяснять. И за папу, и за маму. Но я почему-то думаю,что это не так страшно. Мы с Сашей всегда находим общий язык. Найдем и теперь.По-английски она уже говорит так здорово, что я начинаю бояться за ее русский,в котором начинает появляться акцент.

Я знаю, что с женщинами мне не везет. Наверное, естькакой-то злой демон, который отгоняет от меня женщин. Или убивает их. А если ипосылает, то такую стерву, как моя бывшая жена. Если бы я мог с ней помириться,то давно выписал бы ее сюда. И жили бы мы еще большей семьей. Я, моя дочка, мойсын и моя жена. Но как только я вспоминаю ее перекошенное истериками лицо, меняначинает колотить, и я отгоняю всякие опасные мысли. Моему сыну ужешестнадцать, скоро он заканчивает школу. Пусть только получит паспорт, я сразупошлю ему приглашение. Конечно, приглашение будет не от меня, и, вообще, онпоедет в туристическую поездку. А уж незаметно встретить его и укрыть от всехостальных я сумею.

Если демон действительно существует, то он какой-тонепонятный. Как будто бывший ангел. В нем чувствуется какая-то двойственность.Если он хотел бы полностью оградить меня от женщин, то не стал бы знакомить нис Ириной, ни с Надей. Весь мой опыт близкого общения с женщинами могограничиться только собственной женой. Но он разрешил мне встретить Ирину иНадю. Каждая погибла по-своему. Но каждая осталась рядом со мной. У меня вкомнате, на втором этаже моего дома, рядом с кроватью стоят два кресла. Онивсегда пустые. Как будто в них сидят Ирина и Надежда. Сидят и каждый вечерразговаривают со мной.

Вот и вся моя история. Миллионером я стал настоящим, и конецдолжен быть счастливым. Но мне почему-то невесело. Я скучаю по своему сыну. Ивижу во сне мой любимый Ленинград. Пусть именуют его Санкт-Петербургом. Дляменя он все равно Ленинград. Не потому, что носит имя человека, из-за которогодо сих пор спорят миллионы людей. Просто я любил свой Ленинград. И это живет вомне, как память о моих женщинах, о моей молодости.

В последнее время я стал почти верующим человеком, иногдадаже хожу в церковь. Может, бог действительно есть, и тогда мне не увидеться натом свете ни с кем из тех, кого я любил на этом. Мне прямая дорога в ад. Хотяневинных душ за мной не числится, смертоубийство все равно самый тяжкий грех. Ау меня вдобавок к этому еще и грех гордыни. Я ведь сам решал и приговаривал длясебя моих «клиентов». В общем, при любом исходе все мои радости могут бытьтолько в этой жизни. В другой — меня не ждет ничего хорошего. Недавно получилсообщение, что в моем городе Собчак проиграл выборы. Я его никогда не любил. Атеперь думаю — зря. Может, нам всем и нужен такой Собчак? Что-то в нем было отгоголевских персонажей. Даже фамилия какая-то странная. Немного смешная.

Как глупо пролетели все эти годы. Мог ли я думать, чтораспадется такая страна, как Советский Союз, не будет такой монументальной и,казалось, несокрушимой партии, как КПСС, не будет многого, к чему мы привыкли ичто казалось таким вечным и несокрушимым? Мог ли я, корчась от боли, когдакисть моей левой руки лежала рядом со мной, думать о том, что спустя много лет,уже в Америке, мне сделают операцию и моя новая силиконовая рука будет ничутьне хуже бывшей настоящей? Мог ли я, вернувшийся с войны инвалид, оставшийся безсемьи и без денег, думать о том, что в один прекрасный день стану миллионером ибуду жить в Америке?