В пятницу (субботу) 14 сафара 102 года (24 августа 720 года) Маслама перешел в наступление после того, как сжег за собой мост. Иракцы не удержались на своих позициях, и куфийские тамимиты первыми бросились наутек. Как будто волк ворвался в овчарню. Язид не был удивлен. Осмеяв совет отступить с доверенными соратниками в Басит, дорога в который была перед ним открыта, он стал искать смерти и нашел ее на поле боя. С ним пали двое его братьев, а также благочестивый Самайда. Было взято сто или двести пленных, в основном при штурме лагеря. Большинство было впоследствии казнено, включая нескольких тамимитов, которые напрасно ждали признательности за то, что своим побегом облегчили победу сирийцам. С другой стороны, сын Язида в Басите предал мечу наместника Ади ибн Артата с тридцатью другими басрийцами из противоположной партии, которые оказались в его руках.

Толпа беженцев рассеялась во все стороны, но преследовали только мухаллабидов, которых гнали, словно дичь на охоте. Сначала они собрались в Басре, с ними также было несколько известных йеменцев из Куфы, потомки Ибн аль-Ашаса и Малика аль-Аштара. Там они сели на корабль и высадились на берегу у Кермана. Уйдя оттуда, они искали убежища в индийском Кандабиле, но не смогли найти безопасности и там. Все их боеспособные воины, за исключением двоих, погибли от меча преследователей, и их отрубленные головы отправили в Сирию и выставили в Халабе. Одиннадцать пленных юношей привели к халифу и затем казнили. Остальных пленников, женщин и детей, в попрание всяческих мусульманских обычаев, выставили на продажу в Басре, но Джаррах ибн Абдаллах аль-Хаками, один из самых смелых и верных чиновников Омейядов, понимая, что происходит, выкупил их. Семейные поместья, разумеется, были конфискованы.

Ирак сначала перешел победителю при Акре Масламе ибн Абдул-Малику, который назначил новых чиновников в Куфу, Басру и Хорасан. Но вскоре он был смещен, потому что не передал Дамаску избытки из казны провинций[157]. Вместо него в качестве губернатора Ирака и Востока прибыл Умар ибн Хубайра аль-Фазари из Киннесрина, который управлял Месопотамией при Умаре II. Он был настоящим кайситом и правил соответственно. Аздиты и йеменцы[158] вообще, особенно в Хорасане, страдали под его властью, потому что их презирали и унижали, а те, кто был расположен к мухаллабидам или подозревался в этом, подвергались пыткам и дурному обращению. Но кайситы одержали триумф и не могли не чувствовать себя владыками всего Востока. Хотя порой они играли друг с другом дурные шутки, тем не менее они надежно сплачивались друг с другом против иноземных родов. Ат-Табари рассказывает одну историю, проливающую свет на это, хотя в иных отношениях она не очень достоверна. Наместник Хорасана Саид ибн Амр аль-Хараши, кайсит, устроил выволочку другому кайситу – Макилу ибн Урве в Герате, который считал, что не обязан подчиняться Саиду, потому что был назначен в Герат не им, а напрямую Ибн Хубайрой. Ибн Хубайра не разделил мнения аль-Хараши и отдал его на милость мстительного противника, который хотел запытать того до смерти. Итак, когда перед компанией, которая обычно по вечерам собиралась у него в доме, он поставил вопрос, кто самый выдающийся человек среди кайситов, и получил ответ, что это он сам, он сказал: «Что?! Самый выдающийся человек – это Кавсар ибн Зуфар ибн аль-Харис, потому что стоит ему продудеть в рог, как к нему явятся двадцать тысяч человек и даже не спросят, зачем он их вызвал[159]. Конечно, я величайший благодетель кайса – всегда стараюсь быть им полезным, но самый храбрый из них – тот осел, которого я приказал убить». И тогда простой бедуин ответил: «Как же ты можешь быть величайшим благодетелем кайса, если ты убил храбрейшего кайсита?» Сразу же после этих слов он отдал приказ сохранить жизнь аль-Хараши. Позднее стороны поменялись местами. Ибн Хубайре пришлось бежать от Халида аль-Касри, а его врага аль-Хараши послали за ним в погоню. Догнав беглеца на своем корабле, он спросил: «Как, по-твоему, мне следует с тобой поступить?» – «Я думаю, – ответил тот, – что, будучи кайситом, ты конечно же не отдашь меня кайситам». – «Тут ты прав, – сказал первый, – поди прочь!»

Дух аль-Хаджжаджа обладал властью даже после его смерти, властью, которой он едва ли бы гордился. Противостояние кайситов и йеменцев, усугубившееся из-за его вражды с Ибн аль-Ашасом и Ибн аль-Мухаллабом, стало еще хуже после его смерти. Вражду провоцировали действия халифов, которые становились на ту или иную сторону, независимо от того, чью именно сторону они принимали. С противоположной точки зрения Язид II углубил ту же рану, что и Сулейман, которая успела слегка затянуться во время предыдущего царствования. Под влиянием аль-Хаджжаджа он уничтожил мухаллабидов и всегда питал ненависть к ним. Недоверие к их стремлениям на востоке государства было оправданно, а своим мятежом они сами обрушили на себя его гнев. Но объявление вне закона всего выдающегося и влиятельного рода – мера, дотоле неслыханная во всей истории Омейядов, – стала практически объявлением войны против йеменцев вообще, и ее следствием было то, что государственная власть начала превращаться в партийное правление кайситов. Упрекать в этом следует халифа. Он дал власть в руки Ибн Хубайре и позволил ему действовать по собственному усмотрению в широкой сфере полномочий. Его мотивом, несомненно, была исключительно месть. Он не был государственным деятелем и был не в состоянии предвидеть далекоидущих политических последствий своего образа действий. В Сирии он потворствовал кайситам не больше, чем кудаитам. Кудаиты были ядром армии, одержавшей победу у Акра. Кальбит сразил Язида ибн аль-Мухаллаба, когда тот атаковал Масламу, и именно кальбиты преследовали беглых мухаллабидов и стерли их с лица земли.

Язид II далеко отошел от политики умиротворения, свойственной его непосредственному предшественнику. Согласно Ибн аль-Асиру, он сделал недействительным все, что было ему не по нраву в правлении предыдущего халифа. Сразу же после прихода к власти он назначил новых чиновников в Медину и Африку, однако не предложил сразу же общей систематической реформы. Зато он освободил от дани согдийцев, которые перешли в ислам после того, как получили такое обещание. Его наместник Язид ибн Абу Муслим действовал аналогичным образом по отношению к берберам, но они убили его, восстановили его предшественника и исправно сообщили обо всем халифу[160], который объявил, что одобряет их действия. Он предпочитал плыть по течению, а не отдавать приказы, так как был слаб и апатичен. Он противостоял Умару II не намеренно и не из политических соображений. Если ему удавалось найти что-то дельное у предшественников, он брал это за образец. Но по характеру он был совсем другим человеком, нежели Умар II. Его склонности основывались не на пуританской серьезности, а на аристократической фривольности, он был скорее кавалером, чем администратором. Он отдавал провинции на усмотрение наместников и посвящал время не делам, а разнообразным страстям. Люди, изгнанные его предшественником, при нем снова были в чести. Он не обращал особого внимания на достоинство фирмы, которую должен был представлять, и не трудился делать вид, будто она его заботит. Большую роль при его дворе играли две певицы – Салама и Хабаба. Каждый, кто хотел добиться чего-то от халифа, должен был обращаться за помощью к ним. Сам Ибн Хубайра, как говорят, приобрел высокое положение именно таким способом. Халиф был настолько вне себя после смерти Хабабы, что Маслама умолял его хотя бы не показываться на людях в таком отчаянии. Через семь дней он умер – от тоски по возлюбленной, как ходили слухи. В нем был какой-то романтизм, и он, в отличие от Сулеймана, питал склонность к поэзии и музыке.