Сразу же после его восшествия на престол произошло событие, которое оказало заметное влияние на все его правление и даже на последующий период. Он был близко связан с аль-Хаджжаджем, на чьей племяннице был женат, и еще при жизни своего дяди она родила ему сына аль-Валида, который позднее стал халифом. Ее первый сын, рано умерший, получил имя Хаджжадж. Соответственно, он был настроен против любимца Сулеймана Язида ибн аль-Мухаллаба, который, будучи наместником в Ираке, плохо обошелся с семьей аль-Хаджжаджа. Последний не ожидал от него ничего доброго, когда тот пришел к власти; по аль-Вакиди, он спасся из долговой тюрьмы, в которой его держали, только после смерти Умара, а по Абу-Михнафу, главному рассказчику у ат-Табари, еще раньше, когда стало известно о серьезной болезни халифа. Целью Язида ибн аль-Мухаллаба была Басра, откуда происходил его род махалиба и его род азд уман. Он ускользнул от кайситов, которые преследовали его, и куфийцев, которые едва не поймали его, и появился перед Басрой с небольшим отрядом, где тем временем его братья и родственники, каких только удалось найти, были схвачены и посажены под замок в цитадели. Наместник Ади ибн Артат вышел с басрийскими родами и встал перед городом, чтобы не дать ему войти, но, когда он прибыл, они все расступились перед ним; командир конницы из семейства аль-Хаджжаджа, который был готов поднять на него руку, был тихо отстранен, и он смог войти в город без сопротивления и занять свое жилище. Очевидно, что новый халиф не имел хорошей репутации с самого начала. Сирийские войска, видимо, не находились в большом количестве ни в Басре, ни в Басите; возможно, их оттуда отозвал Умар II.

Сын аль-Мухаллаба сначала вступил в переговоры с наместником, чтобы убедить его отпустить пленников из цитадели, а когда это не удалось, он применил силу. На его стороне были йеменцы, то есть аздиты и рабииты, которые объединились в Басре, как в Хорасане, и он усилил их преданность немалыми подарками. Тамимиты и кайситы, которые с незапамятных времен были соперниками йеменцев, стояли за наместника. Но так как наместник был слишком скуп на подарки по той причине, что был слишком щепетилен для того, чтобы позволить себе пользоваться государственной казной в корыстных целях, они не особенно старались и при первой же стычке сторон разбежались. Наместник скрылся и был осажден в цитадели. Заключенные там мухаллабиды забаррикадировались, чтобы он не смог сделать им ничего плохого, и через несколько дней цитадель пала и наместника взяли в плен. Он охотно покорился судьбе, так как был уверен, что из страха перед «Божьими войсками в Сирии» (то есть правительственными войсками) никто не посмеет тронуть и волоска с его головы.

Вырванное у халифа прощение для Язида слишком запоздало. Он зашел слишком далеко. Теперь он уже открыто призывал к священной войне против сирийцев во имя Священного Писания и сунны пророка, войне, которая, по его словам, была более настоятельной и необходимой, чем война с тюрками и дейлемитами. Он намеревался запрячь ислам в свою повозку. Но в Басре нашелся человек, который посмел возвысить голос против него, – старый Хасан, друг Умара II. В этих междоусобицах, сказал он, сражаются не за Бога, а за мир и мирскую добычу. Его стали бранить как друга сирийцев, предателя и лицемера, говоря: «Если б его сосед вытянул бы хоть единую тростинку из его крыши[154], он разбил бы ему нос, а нас осуждает за то, что мы хотим лучшего для себя и защищаемся от несправедливости!» Хасан поддался на эти упреки не более, чем Иеремия в такой же ситуации, и продолжал удерживать от участия в войне тех, кто готов был его слушать, и особым влиянием он пользовался среди не принадлежавших к арабам жителей некоторых районов в окрестностях Басры. Однако занятая им позиция была исключительной в том смысле, что она разделяла религию и политику в сфере теократии, и его последователи составляли лишь незначительную группу, иначе его едва ли оставили бы в покое. Обычные благочестивые жители Басры, в первую очередь чтецы Корана, поддались на заманчивые речи Язида ибн аль-Мухаллаба, и за ними в большом числе последовали мавали. Это весьма увеличило количество его сторонников, но их боеготовность не соответствовала численности, а ислам оказался упрямым союзником.

Районы, принадлежавшие Басре, а именно Ахваз, Фарс и Керман, также были охвачены мятежом, но только не его старая любимая провинция Хорасан, потому что там аздитов сдерживали тамимиты. Язиду посоветовали обосноваться в Фарсе, где ему проще всего было бы удерживать власть, но он не хотел оставлять Ирак наступающим сирийцам и предпочел, если возможно, добраться до Куфы раньше их. В конце 101 года от хиджры (летом 720 года) он отправился туда через Васит, который захватил, по каналу Нил. В точке, где этот канал впадал в Евфрат, он остановился в месте, которое носило часто встречающееся название Акр («замок») и находилось недалеко от древнего города Вавилон[155]. Тамошний наместник попытался преградить ему дорогу в Куфу – заняв позицию на противоположном берегу реки у Нухайлы, но он не смог помешать большому числу куфийцев перейти к Язиду, причем среди них были наследники самых прославленных родов, и не только йеменцы и рабииты, но и тамимиты.

Не прошло много времени, как Маслама ибн Абдул-Малик, долго возглавлявший военные кампании в Малой Азии и Армении, также вышел на сцену с основной сирийской армией. Язид позволил ему приблизиться, перейдя через Евфрат, и без помех поставить лагерь довольно близко от лагеря Язида. Затем два вождя сект, обладавших огромным влиянием на массы, Самайда и Абу Руба, подняли протест, призывая не нападать на сирийцев хладнокровно и тем более ночью, не дав им шанса покаяться, воззвав к Корану и сунне, ведь они, в конце концов, тоже мусульмане[156]. Язид подчинился, как за много лет до того Али у Сиффина, но потерял всякую веру в свои войска и высказал вслух свое безнадежное желание: чтобы с ним лучше находились бы одни хорасанские аздиты вместо этой бесчисленной орды!