– Очень просто. – Было видно, что Зубцов говоритдавно обдуманное, наболевшее, и не просто теоретизирует, а, кажется,рассчитывает заинтересовать своими идеями важного петербургскогочеловека. – Тот, кому сносно живется, на баррикады не пойдет. Если б всемастеровые жили, как на предприятиях Тимофея Григорьевича Лобастова – с девятичасовымрабочим днем, с приличным жалованьем, с бесплатной больницей и отпуском –господам Гринам в России делать было бы нечего.

– Но как живется рабочим, зависит от заводчиков, –заметил Пожарский, с удовольствием глядя на молодого человека. – Им же неприкажешь платить столько-то и заводить бесплатные больницы.

– Для того и существуем мы, государство. – Зубцовтряхнул светло-русой головой. – Именно что приказать. Слава богу, у нассамодержавная монархия. Самым богатым и умным разъяснить, чтоб поняли своювыгоду, а потом закон провести. Сверху. О твердых установлениях по условиямрабочего найма. Не можешь соблюдать – закрывай фабрику. Уверяю вас, что притаком обороте дела у государя не будет более верных слуг, чем рабочие. Этооздоровит всю монархию!

Пожарский прищурил черные глаза.

– Разумно. Но трудновыполнимо. У его величества твердыепредставления о благе империи и общественном устройстве. Государь считает, чтоцарь – отец подданным, генерал – отец солдатам, а хозяин – отец работникам.Вмешиваться в отношения отца с сыновьями непозволительно.

Голос Зубцова стал мягким, осторожным – видно было, что онподбирается к главному.

– Вот и надо бы, ваше сиятельство, продемонстрироватьверховной власти, что рабочие хозяину никакие не сыновья, что все они, ифабриканты, и фабричные, в равной степени чада его величества. Хорошо бы, недожидаясь, пока революционеры окончательно сорганизуют мастеровых внеподконтрольную нам стаю, перехватить первенство. Заступаться за рабочих передхозяевами, иногда и надавить на заводчиков. Пусть простые люди понемногупривыкают к мысли, что государственная машина охраняет не денежных мешков, атрудящихся. Можно было бы даже посодействовать созданию трудовых союзов, тольконаправить их деятельность не в ниспровергательное, а в законопослушное,экономическое русло. Самое время этим заняться, ваше сиятельство, а то позднобудет.

– Не надо меня „сиятельством“ обзывать, –улыбнулся Пожарский. – Для толковых подчиненных я Глеб Георгиевич, асойдемся поближе, можно и просто Глеб. Далеко пойдете, Зубцов. У нас умные людис государственным мышлением на вес золота.

Сергей Витальевич залился сплошной розовой краской, уже безовсяких пятен. Фандорин же спросил, внимательно на него глядя:

– Вы что, пришли сюда, в Жандармское, специально, чтобыподелиться с Глебом Георгиевичем своими в-взглядами на рабочее движение? Именносегодня, когда у нас творится такое?

Зубцов стушевался, явно застигнутый этим вопросом врасплох.

– Разумеется, Сергей Витальевич пришел сюда не длятеоретизирования, – сказал Пожарский, спокойно глядя на прожектера. –То есть и для теоретизирования тоже, но не только. Я так понимаю, господинЗубцов, что у вас есть для меня какие-то важные сведения, но предварительно вырешили проверить, разделяю ли я вашу генеральную политическую идею. Разделяю.Целиком и полностью. Окажу всемерную поддержку и вас не обижу. Я же сказал: унас в ведомстве умные люди на вес золота. А теперь выкладывайте, что там у вас.

Сглотнув, титулярный советник заговорил, но не так, какпрежде, свободно и гладко, а с трудом, очень волнуясь и помогая себе руками:

– Я… Я, господа, не хочу, чтобы вы сочли менядвурушником и… доносчиком. Собственно, какое доносительство… Ну хорошо,беспринципным карьеристом… Я исключительно из-за тревоги о пользе дела…

– Мы с Эрастом Петровичем ничуть в этом несомневаемся, – нетерпеливо перебил его князь. – И довольновступлений, Зубцов, к делу. Какие-нибудь каверзы Бурляева или Мыльникова?

– Бурляева. И не каверзы. Он подготовил операцию…

– Какую операцию?! – вскричал Пожарский, аФандорин озабоченно нахмурился.

– По захвату Боевой Группы… Сейчас, по порядку. Вызнаете, что все филеры Мыльникова были брошены на слежку за революционнымикругами, через которые можно было бы выйти на БГ. Я давеча неслучайно помянулфабриканта Лобастова. По агентурным сведениям, Тимофей Григорьевич заигрывает среволюционерами, иногда дает им деньги. Предусмотрительный человек, подстилаетсоломки на всякий случай. Так вот, Мыльников в числе прочих установил слежку иза ним. Сегодня утром филер Сапрыко видел, как к Лобастову пришел в конторунекий мастеровой, которого почему-то сразу же провели к хозяину. ТимофейГригорьевич отнесся к посетителю очень предупредительно. Долго с ним о чем-торазговаривал, потом вместе с ним куда-то отлучался почти на целый час. Внешностьютаинственный рабочий очень напоминал боевика по кличке „Емеля“, описанногоагентом Гвидоном, но Сапрыко как опытный филер не стал пороть горячку, адождался этого человека у проходной и осторожно повел. Тот несколько разпроверял, нет ли хвоста, но слежки так и не обнаружил. Объект доехал наизвозчике до Виндавского вокзала, там немного попетлял среди путей и в концеконцов исчез в будке обходчика. Сапрыко, не покидая укрытия, вызвал свисткомближайшего городового и переслал записку в Охранное. Через час наши обложилидомик со всех сторон. Установили, что обходчика зовут Матвеем Жуковым, чтоживет он один, без семьи. „Емеля“ из будки больше не выходил, но еще до того,как прибыло подкрепление, Сапрыко видел, как из дома вышел молодой человек, чьявнешность совпала с описанием боевика „Снегиря“.

– А Грин? – хищно спросил Пожарский.

– В том-то и штука, что Грина не видно. Похоже, что вбудке его нет. Именно поэтому Петр Иванович приказал выжидать. Если Грин так ине объявится, операция начнется в полночь. Господин подполковник хотел раньше,но Евстратий Павлович упросил обождать – вдруг еще какая-нибудь рыбиназаплывет.

– Ах, скверно! – вскричал князь. – Глупо!Агент Сапрыко молодец, а Бурляев ваш идиот! Наблюдение надо держать, следитьнадо! А если они деньги в другом месте хранят? А если Грин там вообще необъявится? Нельзя операцию, ни в коем случае!

Зубцов подхватил скороговоркой:

– Ваше сиятельство, Глеб Георгиевич, так ведь и я о томже! Потому и пришел, переступив через щепетильность! Петр Иванович человекрешительный, но слишком уж с нахрапом, ему бы только топором махать. А тут сплеча рубить нельзя, тут деликатненько надо. Он боится, что вы всю заслугу себезаберете, хочет перед Петербургом отличиться, и это понятно, но ставить из-зачестолюбия всё дело под угрозу! Только на вас и надеюсь.