Она самозабвенно любила Меган и Акси… и потеряла их.Когда-нибудь и этого ребенка кто-нибудь отберет у нее. Она не могла позволитьтакому случиться, должна была это остановить сейчас же, пока сама не оказаласьуничтоженной.

— Ну-с, готовы?

Доктор ворвался в процедурную как вихрь, одетый вхирургический костюм, зеленую шапочку, с висящей на шее маской.

Хилари казалось, что его перчатки обагрены кровью отпредыдущего аборта.

— Я… да… — прохрипела она чуть слышно, борясь с вновьподступающей тошнотой и слезами. — А вы меня будете усыплять?

Она ничего не знала об этой процедуре.

— Нет, вам это не нужно. Через пару минут все будеткончено.

«Что значит „пару минут“? Сколько это займет? Что они будутделать с моим ребенком?» — думала Хилари.

Сестра поставила ей ноги в упоры и закрепила их ремнями.Хилари вдруг впала в панику:

— Зачем вы это делаете?

— Чтобы вы не причинили себе вреда.

Сестра собиралась привязать Хилари и руки, но та взмолилась:

— Я обещаю, что ничего не трону… Клянусь… пожалуйста,не надо.

Процедура очень напоминала средневековую пытку.

Сестра вопросительно посмотрела на врача. Тот кивнул,надевая маску.

— Расслабьтесь. Это займет совсем немного времени.

Сейчас мы вас от него избавим.

Избавиться от него… Хилари попыталась успокоить себя этимвыражением, но не смогла. Она говорила себе, что поступает правильно, новнутренний голос вопил, что это убийство ребенка.

Меган и Акси тогда только забрали, их не убили… А то, чтоона делает сейчас, плохо, грешно, ужасно…

Хилари почувствовала болезненный укол местной анестезии,хотела крикнуть, заплакать, попросить сестру подержать ее за руку, но сестра необращала на нее внимания, помогая доктору. Вдруг раздался зловещий шумкакого-то аппарата.

— Что это?

Хилари невольно подалась вперед, жгучая боль от укола вшейку матки не проходила.

— То, что вы и подумали. Вакуумный аппарат. Недергайтесь. Через минуту все будет кончено. Считайте до десяти.

Хилари почувствовала, как в нее погружается какой-то острыйметаллический предмет. Это было невероятно больно. Никакие пытки Мэйды иДжорджины не шли с этим в сравнение… и даже грубые тела мальчишек… Это былоужасно, невыносимо…

Хилари вскрикнула, ей казалось, что мерзкая железкараздирает ее на части. Стальной инструмент с силой вонзался ей в матку,раздвигал ее стенки, чтобы можно было выдрать из нее ребенка.

— У вас матка длиннее, чем мы думали, миссис Уокер.Придется раскрыть ее пошире.

Местная анестезия, похоже, совершенно не действовала, потомучто боль была адская.

Наконец доктор удовлетворенно вздохнул:

— Ну, вот так.

Он что-то сказал сестре. Тем временем Хилари вырвало, однакосестра была слишком занята, чтобы обратить на это внимание.

Вдруг Хилари осознала, что поступает не правильно, что ненадо было этого делать, что надо оставить ребенка. Борясь с тошнотой, онапопыталась остановить врача:

— Нет, пожалуйста… не надо… пожалуйста… остановитесь!

Но доктор лишь произносил какие-то успокаивающие слова.Останавливаться было уже поздно. Медики должны были закончить начатое дело.

— Уже почти все, Хилари. Потерпите еще чуть-чуть.Доктор снова склонился над ней.

— Нет… пожалуйста. Я не могу этого вынести… Не хочу…Ребенок…

Она была на грани обморока, все ее тело сотрясаликонвульсии.

— У вас еще будет куча детей… Вы молоды. Родите себежеланного малыша.

Доктор снова попросил ее расслабиться.

Хилари теперь знала, что для нее это означает новыестрадания. И не ошиблась — доктор всадил в нее наконечник вакуумного аппарата.Ей казалось, что машина поглощает все ее тело до последней унции.

Так продолжалось безумно долго. Наконец наступила тишина.

— Ну вот, скоро я перестану вас мучить, — сказалврач, и Хилари почувствовала, как он выскабливает то, что в ней еще оставалось,но ребенка там уже не было…

Двух любимых сестер у нее отобрали, а этого ребенка онаубила сама. Хилари в ту минуту могла думать только об этом. Ею овладело желаниеумереть вместе с малюткой. Теперь она была убийцей, подобно своему отцу. Ееотец убил собственную жену, а она убила собственное дитя.

— Ну вот, теперь порядок, — раздался ненавистныйголос.

Врач и сестра извлекли все свои инструменты. Хилари,привязанная, не переставала дрожать. Ей казалось, что она истекает кровью, ноей было уже все равно, она готова была даже умереть и в душе надеялась на это.

— Отдохни немного, Хилари.

Доктор заглянул ей в лицо, похлопал по плечу и вышел,громыхнув дверью, а Хилари, рыдающая, осталась в процедурной одна.

Вернулись медики лишь через час, вручили ей мокрое полотенцеи перечень рекомендаций. Если бы кровотечение показалось ей слишком сильным,следовало им позвонить, вообще же нужно было только в течение суток соблюдатьпостельный режим. Итак, все закончилось.

Одевшись, Хилари неверным шагом вышла на улицу, поймалатакси, назвала водителю свой адрес и с ужасом поняла, что уже шесть часоввечера. Она пробыла у врача более пяти часов.

— В чем дело, леди, вы больны?

Хилари выглядела ужасно, это заметил даже таксист, несмотряна сумрак: под глазами залегли круги, лицо побледнело и осунулось, телосотрясал озноб. Она лишь кивнула в ответ и, стуча зубами, произнесла:

— Да… У меня… грипп…

— Сейчас многие болеют, — ухмыльнулся шофер иподумал, что эта девушка, наверное, очень симпатичная, когда здорова. — Нучто ж, тогда не будем с вами целоваться.

Хилари попыталась улыбнуться, но не смогла. Ей казалось, чтоона уже никогда никому не сможет улыбаться. До улыбок ли ей было? Ведь онатолько что убила своего малютку.

Приехав домой, Хилари забралась в постель, даже нераздевшись, и проспала так до четырех утра. Разбудили ее болезненные спазмы, нодоктор предупреждал о подобных последствиях. Она пережила аборт и знала, чтоникогда его не забудет.

В понедельник она, бледная, изнуренная, отправилась в офис ивернулась вечером с охапкой бумаг. Хилари собиралась с головой уйти в работу,чтобы забыться и ничего не чувствовать.

Так она и поступила — работала как машина в течение шестиследующих месяцев, потом еще на протяжении года, удивив всех в телекомпанииСи-би-эй. Сотрудники относились к ней с восхищением, но вместе с тем снастороженностью, никто не хотел следовать ее примеру.