– Твоя правда. При этом ты облегчаешь мое беспокойство о собственных недостатках, не позволяя избежать ответственности. По-моему, нам нужно поменяться местами.

Я слегка улыбаюсь.

Доктор Мендес опускается в кресло и закидывает ногу на ногу.

– Итак… Прости за пропущенную пару недель назад сессию. Мы были в отпуске. Как самочувствие?

Чтобы собраться с мыслями, я глубоко вдыхаю и задерживаю дыхание так долго, как только могу.

– На прошлой неделе я сделал то, о чем вам рассказывал. День прощания, с бабушкой моего друга Блейка.

– Неужели? И как прошло?

– Довольно неплохо. Не знаю, но, по-моему, стало немного легче. Мне пришлось рассказать матери Блейка о том, что ее сын умер. Его бабушка не смогла это сделать.

– Да, это непросто.

– Так и есть. Пока я рассказывал ей, у меня чуть было не случилась еще одна паническая атака, но обошлось.

– Хорошо.

– Ага. Так или иначе, но теперь я знаю Блейка еще лучше. Его бабушке я рассказал о его жизни то, чего она не знала. Возможно, рассказал даже больше, чем следовало бы.

– Чувствуешь вину из-за этого?

– Может, не столько вину, сколько что-то другое.

– Что именно?

Я смотрю в пол и тру лицо. Одновременно и хочется ему рассказать, и не хочется. Я не волнуюсь о том, что он меня осудит. Волнует то, что он меня не осудит. А потом задумываюсь – если я избежал панической атаки перед звонком Митци, значит мне становится лучше? Или это значит, что я вернусь туда, откуда начал, если не расскажу ему?

В общем, я ему рассказываю.

Все рассказываю. Во всех деталях, что могу вспомнить. Я сознаюсь целиком и полностью, так же как сознался своему адвокату. Даже больше – я рассказываю об испытанных чувствах, тогда как мистеру Кранцу достались одни факты. Я рассказываю доктору Мендесу о расследовании окружного прокурора. Он выслушивает все абсолютно спокойно, лишь изредка кивая или произнося «ммм».

– Итак… – начинает он, скрестив руки и постукивая указательным пальцем по губам, и наконец показывает три пальца. – Судя по всему, есть три составляющие твоего нынешнего эмоционального состояния. Скорбь – ты испытал утрату и все, что с ней приходит. Страх – из-за расследования аварии. И, ко всему прочему, вина – ты веришь в то, что именно из-за тебя погибли твои друзья. Я тебя правильно понял?

– В целом да. Еще меня пугает, во что моим родителям обойдутся услуги адвоката.

– Хорошо.

– И еще. Сестра одного из моих друзей меня ненавидит.

– Понятно. И – по крайней мере, я так думаю – скорбь, страх и вина друг друга усиливают. Один плюс один плюс один равно десяти, а не трем.

– Скорее всего.

– Хммм. – Он облокачивается, откидывается на спинку кресла и подносит сложенные в замок руки ко рту. Мы смотрим друг на друга несколько секунд, слушая собственное дыхание и тиканье часов. В кабинете воцаряется тишина.

– Расскажи мне что-нибудь, – мягко предлагает он.

– Любую историю?

– Историю о смерти твоих друзей, к которой ты никак не причастен.

– Мы называли себя Соусной Командой.

Он улыбается.

– Наверняка у этого названия тоже есть хорошая история.

– Так и есть. Может, я лучше расскажу ее?

– Конечно, но в другой раз. А пока продолжим с моей.

– То есть вы хотите историю, в которой виноват буду не я?

– Именно.

Мысли кружатся вихрем в поисках того, за что можно ухватиться. Какой-нибудь кусочек, который можно превратить во что-то. Но этого не происходит.

– Я не могу.

– Почему?

– Потому что все произошло не так.

– Ох, прекрати. Ты рассказчик. Писатель.

– Простите, что разочаровал.

– Расскажи мне историю. Что плохого в попытке?

– Я не заслуживаю этого.

– Ты ведь страдал, не так ли?

– Да.

– Значит, заслужил, хоть тебе это и не было нужно.

Я устремляю взгляд вверх и поднимаю руки.

– Ладно. Хм. В тот день, вместо того чтобы писать Марсу, я просто жду, когда они приедут ко мне на работу и мы вместе проведем время. Все живы, и я тут не сижу. Конец.

– Стоп, стоп. Помнишь правила? Из-за твоих действий история меняется. То, чего ты не сделал, спасло друзей. Я хочу, чтобы ты рассказал историю, в который ты не имеешь никакого отношения к происшествию.

Я почти рычу.

– Хорошо. Фуры, в которую они врезались, там не оказалось. Водитель опаздывал…поэтому она там и была. А если бы ее там не было, они бы выжили.

Доктор Мендес хмурится и кивает.

– Неплохо. Но персонажи меня… не захватили. Как, ты сказал, звали водителя?

– Я не говорил.

– Может, поэтому история меня и не зацепила. – Его глаза заблестели. – Ты можешь лучше.

Я снова закатываю глаза и ссутуливаюсь в кресле, уставившись в потолок. Когда начинаю рассказ, рисую себе его на потолке.

– Ладно. Водителя грузовика звали… Билли… Скрагс. Хорошее имя для водителя грузовика, да? – Я все еще не смотрю на доктора Мендеса.

– Отличное.

– Жена Билли только что выгнала его из дома. Она сказала, что хочет развестись из-за его постоянных разъездов. Так что настроение у него было то еще. Он уезжает из… Мейкона, штат Джорджия. Хорошее место для родного города водителя грузовика, да?

– Билли Скрагс из Мейкона. Хорошо. Я хочу услышать продолжение.

– Итак, Билли перевозит… – Я смотрю на доктора Мендеса. Он поднимает руки, как бы показывая: «Не смотри на меня, это твоя история».

– …в Денвер пособия по психиатрии и очки. – Я почти хочу, чтобы он съязвил в ответ на мою остроту.

Вместо этого доктор Мендес смеется и указывает на меня.

– Вот теперь ты меня зацепил.

Странно, но мне приятно.

– В общем, Билли никогда не был ответственным водителем, сейчас он тоже немного отстает от графика. Он остановился на стоянке для грузовиков в Чаттануге, чтобы позавтракать. Знает, что должен ехать дальше, но задерживается из-за официантки. Ее имя… Тэмми Дэниелс. Ей тридцать девять, но выглядит она на пятьдесят.

Доктор Мендес ухмыляется.

– Фантастика.

– Она уже не так красива, как когда-то, и пытается это скрыть тоннами косметики. Но для Билли она все равно красавица, ведь ей приходится соревноваться в красоте лишь с бесконечным асфальтом, рекламными щитами и другими грузовиками.