* * *

Джейк ставит в сторону свой бокал и упирается локтями в стол.

– Ты правда до сих пор думаешь, что я зазнайка? – лицо озадачено, в глазах вопрос.

Как бы мне ни хотелось заставить его теряться в догадках, это было бы грубо.

– Нет. – Я играю с вилкой, осознавая, что кроме нас в ресторане никого нет, потому что уже слишком поздно. – Не думаю. Я так сказала, только чтобы тебя поддразнить. В смысле, ты уверенный в себе, но не зазнавался уже довольно давно. Просто ты такой высокий и мускулистый, и женщины глаз с тебя не сводят. Ты точно это знаешь.

– Не всегда, – бормочет он. – И ты удивишься, но люди не всегда на самом деле такие уверенные, какими кажутся.

– И ты? – удивленно говорю я. – Да ты самый самодостаточный человек из всех, кого я знаю. И всегда говоришь мне, что делать!

– Я знаю, кто я; я уверен в себе, но не уверен в своей внешности. Женщины смотрят на меня потому, что я странный. Мне много раз говорили, что я похож на плохиша, – он смеется, но скорее грустно. – А насчет мускулов – это часть моей работы, и, – он секунду колеблется, – когда я был маленьким, то пообещал себе, что стану однажды большим и сильным.

– Твой папа, – бормочу я, и мне не нужно больше ничего говорить. – О, Джейк. – Я никогда раньше не видела эту его уязвимую часть, но он не кажется мне из-за этого слабым – я восхищаюсь его силой, способностью признаться в самых больших своих страхах. Теперь мы, кажется, сравнялись после его слов, ведь раньше это я рассказывала ему о том, что меня пугает.

Наклонившись вперед, я изучаю изгиб его бровей, темную щетину, необычные глаза и шрам. Как он может думать, что непривлекателен? Неважно, чего мне это будет стоить, но я не могу ему позволить продолжать так считать.

– Джейк, ты симпатичный парень. И если женщины так отзываются о твоей внешности, то только потому, что шрам придает тебе дерзости, потому что ты служил на флоте, а это тяжелая и грубая профессия. Тебе не о чем беспокоиться, поверь мне.

Он замолкает, но через пару минут бормочет:

– Спасибо. – Выпрямившись на стуле, поднимает меню и читает его, потом прокашливается. – А то, что я говорю тебе, что делать, – так я просто хочу знать, что ты счастлива. Хочу защитить тебя от всего плохого, что может случиться в жизни.

– О! – Я всегда чувствовала или предполагала, что его опека – часть образа зазнайки; что он думал, что знает, как лучше, потому что старше. Но теперь, когда он говорит, что хочет защитить меня… что-то щелкает в голове. – Так же, как ты всегда старался защитить свою маму?

Подняв брови, он хмурится из-за меню.

– Старался, и не получалось.

– О… – повторяю я задумчиво. Так это не его любовь командовать или контролировать, не уверенность, что он знает, как лучше. Все эти годы он старался за мной присматривать. Мне всегда казалось, что это на меня давит, сковывает меня. Но все это время он просто старался сделать меня счастливой… и защитить от плохого. Это осознание что-то ослабляет внутри меня, развязывая узел напряжения, о существовании которого я не знала. – Спасибо тебе, – импульсивно говорю я и тянусь через стол, чтобы взять его руку. – Ты хороший друг.

Странно на меня посмотрев, он вздыхает:

– Конечно.

– А для твоей мамы, – продолжаю я, – ты сделал все, что было в твоих силах, Джейк! Ты был всего лишь ребенком, а когда вырос, старался ее вытащить. Она просто не была готова. Ты не должен себя за это винить.

– У тебя получилось ее спасти.

– Она спасла себя сама. Я просто открыла дверь и дала ей выбор.

– И я никогда не перестану благодарить тебя за это.

Я пожимаю плечами, задумываясь, благодарность ли держала его рядом со мной все эти годы.

* * *

– Какой вид, – комментирую я Джейку следующим утром, пока стою на деревянном балконе и смотрю на густой лес, который простирается на мили во все стороны. Чтобы быстрее отправиться в дорогу, после хорошего сна и быстрого завтрака мы собираемся выезжать.

– Надо будет в следующий раз приехать сюда на подольше, – предлагает он, опираясь на балконные перила и делая глубокий вдох. – Здесь спокойно. Мне нравится.

– Да. – Не очень понятно, с чем я соглашаюсь: с тем, что тут спокойно, или что нужно будет вернуться, – но пусть сам разгадывает эту двусмысленность. После нашего разговора в баре ночью я чувствую себя не в своей тарелке, и крошечная часть меня хочет, чтобы он чувствовал то же. – Зачем тебе спокойствие? – с любопытством спрашиваю я. – В смысле, ты видел в море что-то такое, что тебе нужно тихое местечко, чтобы над этим подумать?

Взявшись за перила, он продолжает смотреть на лес.

– Было тяжело, и я терял людей, видел ужасные вещи, но я один из немногих, кому везло. Я нашел свои способы с этим справиться и не вернулся домой с ПТСР[21]. – Он делает паузу и признается: – Иногда мне стыдно, словно я легко отделался. – Отходит от перил и машет рукой. – Пора в дорогу.

Я хватаю его руку.

– Я не хотела лезть не в свое дело или расстраивать тебя. Прости.

Его глаза темнеют.

– Я не люблю говорить об этом, Джонс. Предпочитаю думать о будущем. А ты нет? – Положив свою руку на мою, он сжимает ее и отстраняется. – Увидимся на ресепшене.

* * *

Несколько часов спустя мы пересекаем границу со Швейцарией – после того как миновали западную окраину заповедника Шварцвальд, буквально пролетая извилистые перевалы и дороги. Джейк с большим удовольствием прибавлял газа, заставляя меня то хмуриться, то смеяться. С моего согласия он свернул с запланированного маршрута, чтобы мы могли проехать через Швейцарские Альпы.

– Это не самый короткий путь, но там лучшие виды. Мы, скорее всего, приедем в два, а не в полдень. Думаешь, Хлои будет против?

Я киваю, чувствуя себя легкомысленной авантюристкой.

– Скорее всего, но мы просто скажем, что поздно выехали и попали в пробку. Я готова принять этот удар, если и ты готов. – Мы широко улыбаемся друг другу, как непослушные школьники, и Джейк сворачивает с курса.

Мы останавливаемся на стоянке на вершине занесенной снегом горы.

– Это совершенно невероятно, – я завороженно смотрю на пейзаж.

– Это правда, – соглашается он тихим голосом. Мы стоим рядом, и наши руки соприкасаются.

Я дрожу от холода в своих джинсовых шортах и белой футболке. Не могу заставить себя пойти копаться в чемодане в поисках кофты, когда можно любоваться всем этим.

Не хочу упускать момент.

– Я бы здесь вечность стояла. Это так… захватывающе, – шепчу я, – так масштабно и бесподобно. Никакие фотографии не смогут такое передать.

Минуя заросшие травой холмы, извилистые дороги и скалистые перевалы, мы едем все дальше, поднимаясь все выше, замечая, как исчезают признаки цивилизации вокруг. Мы видим коз, коров, лениво жующих траву на склонах, наблюдаем за хищными птицами, что кружатся над нами в воздушных потоках.

Но это. Это. Глядя на окружающие горы и долины, я удивленно качаю головой. Не все вершины укрыты снегом – некоторые из них зеленые, с деревьями на гребнях и во впадинах, с валунами, грудами лежащими у пещер. Прямо перед нами по склону сбегает сверкающий водопад. Вода, пенясь, стекает вниз по горе в альпийскую деревню у подножия. От этого вида по телу разливается чувство полного умиротворения и настоящего покоя. Звенящая тишина. Сейчас я знаю, что все мои мелкие проблемы там, дома, не имеют никакого значения.

– Я не религиозный человек, – бормочу я, – но так высоко, среди внушающей трепет грандиозности, я могу поверить в Бога.

– Словно здесь прикоснулась рука Бога, – говорит Джейк.

– Да. – Я не выдерживаю и разражаюсь слезами. Некрасиво и громко всхлипываю.

– О-о-о, Джонс, в чем дело? – Встревоженный, он сгребает меня в объятия и прижимает к своей твердой груди,