— Голова заболела. — Она не знала, что по ее лицу все видно.— Я, наверное, поеду скоро. Можно?

Стас моментально растаял, чувствуя себя начальником.

— Езжай, конечно, — разрешил он. — Леонтьева я предупрежу.

— А он что, приехал? — спросила Лидия с фальшивымудивлением.

— Только что! — Стае уже удалялся от нее. — Езжай, Лидия, незаражай народ.

Она вернулась в свою комнату, чувствуя в переднем карманебрюк крошечную кассету. Повернувшись спиной к двери, она проворно вынула ее исунула в сумку.

Теперь нужно поговорить с Шубиным.

Только как?!

Телефона она не знает. В жилой комплекс, где он квартирует,ее, конечно, не пустят. Номера квартиры она тоже не знает. Вчера было слишкомпоздно, и она слишком устала, чтобы обратить на это внимание. Даже этаж помнитсмутно. То ли четвертый, то ли пятый. А охраняют там на славу.

Ругая себя за то, что оказалась такой тупой и не сообразила,что ей понадобится телефон, она надела дубленку и пошла к лифту.

— Уходишь? — спросил попавшийся ей навстречу Саша Воронин.

— Голова болит, — пожаловалась она несчастным голосом.

Человек, который следил за ней с тех пор, как увидел еевходящей в пустой кабинет Леонтьева, дождался, пока закроются двери лифта.Потом он бросил сигарету, которую неспешно потягивал, и вышел наперерезВоронину.

— Шевелева совсем ушла? — спросил он озабоченно. Воронинпожал плечами:

— Сказала, что голова болит. Она у нас теперь знаменитость,ей все можно…

Человек кивнул сочувственно.

Что она могла искать в пустом кабинете Леонтьева? И почемувообще ей пришло в голову что-то искать там?

Догадалась, ведь она всегда была умна? И о чем именнодогадалась? Сразу обо всем она догадаться не могла.

Он быстро пошел по коридору. Все оборачивается не слишкомхорошо. Нужно предупредить. Предупредить и поторопить.

Если она такая прыткая, значит, ее срок нужно приблизить. Онмог сожалеть о ней, пока она была безопасна. Сейчас ему не было ее жалко. Онапредставляла угрозу его собственной безопасности.

Влезла в чужую игру — пусть получит. И немедленно.

* * *

Лидия сидела на кухне и грела о чашку холодные руки. Головаи вправду болела так, что хотелось отвинтить ее и приставить себе другую,здоровую.

Выброс адреналина в кровь, стрессовое состояние, сильныйвсплеск эмоций. Черт знает что…

Ей было знобко и неуютно. Дом перестал быть крепостью. Малоли кому взбредет в голову навестить ее! Замок ей поменяли очень быстро. Пришелполупьяный дедок — слесарь в синем комбинезоне, с фибровым чемоданчиком идрелью, вырезал старый замок и врезал новый. Получил “на водку” и отбыл,благодаря и кланяясь.

Но что замок, если кто-то решит снова поискать что-нибудьинтересное у нее в квартире!

Она скосила глаза в пульсирующих от боли веках и посмотрелана часы. Скоро шесть. Интересно, Шубин уже нашел настоящее название фирмы илитак до сих пор и ищет? Наверное, ей придется к нему ехать, называть себя, ипросить дежурного связаться, и надеяться на то, что он окажется дома и пуститее. А если там только его дед, который, конечно же, уже узнал, кто такая ЛидияШевелева, и возненавидел ее лютой ненавистью?

Кто стоит за всей этой пьесой, которую она разыграла с такимблеском? Кто-то из личных врагов Егора Шубина? Кто-то из конкурентов ТимофеяКольцова, кто надеется таким способом выбить у него почву из-под ног? Кто решилиспользовать для этого ее, Лидию Шевелеву? Леонтьев, бывший любовник иблестящий журналист? И почему ее?! Потому что дура? Или потому, что дура самбициями?!

Зазвонил телефон. Лидия вздрогнула, в голове что-то лопнулои разлетелось в разные стороны. Чашка стукнула о стол. Заложило уши.

Она наблюдала за своей рукой, которая потянулась к трубкетак, как будто это была чья-то чужая рука и она не могла ее остановить.

— Да! — прохрипела Лидия в трубку. — Да…

— У тебя грипп, — констатировала в трубке мать. — Так я изнала.

— Мама? — переспросила Лидия, не веря себе. — Мама, это ты?!

— Ты меня заразила, — изрекла мать голосом ВерыКомиссаржевской в роли Катерины из пьесы Островского “Гроза”. — Ты менязаразила перед самой поездкой. Я спрашиваю себя, не сделала ли ты это специально,просто чтобы доказать мне, что мое место вовсе не среди тех, кто так хорошоменя понимает…

— Мама, о чем ты? — спросила Лидия. — Опомнись! Я тебязаразила?! Я не больна! Я… я задумалась, прости…

— На твоей работе мне сказали, что ты заболела. — В голосематери уже звучали слезы. — Вчера я весь вечер провела у телефона, пытаясьдозвониться. Скажи, ты выключила телефон, да? Ты специально выключила телефон,чтобы я как следует поволновалась. Правда? Ну скажи, правда? А тогда, когда тыприехала ко мне, ты уже знала, что у тебя грипп, и приехала специально, чтобызаразить меня?

— Мам, ты с ума сошла, — с досадой сказала Лидия то, чего неговорила никогда. — Ну что ты выдумала?

— Я не выдумала! — вскрикнула в трубке мать, строго следуязаконам жанра. — Ты не хочешь меня понять, совсем не хочешь. В глубине души тымечтаешь, чтобы я провела остаток жизни так же убого и серо, как все годы, чтоя прожила с твоим отцом…

— Отца уже два года нет, мама, — напомнила Лидия холодно. —И твоя поездка на форум нетрадиционного искусства не имеет к нему никакогоотношения.

Слышишь?

Мать молчала, лишь коротко дышала, как затравленнаяохотниками лань, и тут позвонили в дверь. Лидия выронила трубку.

— Лида! — закричала мать из трубки, качавшейся на шнуре подстолом. — Что там у тебя с телефоном? Алло! Алло! Ты слышишь?!

Она ничего не слышала.

Никто не мог звонить к ней в дверь. Соседи предупредили быпо телефону, что им что-то от нее нужно. С улицы в подъезд просто так незайдешь — домофон. Новый, только недавно поставленный. Гостей она не ждет.

Снова звонок!

— Мама, подожди, — пролепетала она в трубку, поймав ее подстолом. — Кто-то в дверь звонит. Я открою.

Может, притвориться, что никого нет дома? Позвонят-позвонятда и уйдут?

А если не уйдут? Решат, что ее нет, и станут ломать новыйзамок, ключи от которого у нее еще не успели украсть!

Не зажигая света, понимая, что ей нечего терять, кромежизни, которая ничего не стоит и которую не спасет ни один замок, она подошла кдвери и посмотрела в глазок.