Я не поверил своим глазам, встал и подошел поближе.

Дивная гравюра Иоситоси Мори висела на своем собственномместе: чистая, суровая, элегантная, мощная. Подумать только, что никто так и недогадался уволочь самое ценное из моего состояния…

Чистая?

Я пригляделся, провел пальцем по раме.

Слишком уж чистая — ни пылинки, ни соринки, совсем не так,как вокруг.

Я поискал ловушку — не обнаружил; снял гравюру с крючка иопустил вниз.

Нет, стена под ней не была темнее, в точности такая же, каквокруг.

Я поставил творение Мори на стул у окна и возвратился кстолу. Я был встревожен, на что, вне сомнения, некто и рассчитывал. Гравюруявно снимали, о ней позаботились — за это я был благодарен — и повесили обратносовсем недавно. Словно мое возвращение можно было предугадать.

Такой причины вполне достаточно для мгновенного бегства. Нотеперь бежать было уже неразумно. Если это ловушка, она, конечно же, готовасработать.

Я вытащил автоматический пистолет из кармана пиджака изаткнул за ремень. Я и сам не собирался возвращаться сюда. Так получилосьпросто потому, что у меня вдруг оказалось свободное время.

Значит, рассчитано было не на один день. Если я вернусь всвой прежний дом, то лишь за самой ценной вещью в нем. Поэтому надо сохранитьее и представить так, чтобы я второпях ничего не заметил. А если заметил? Покана меня еще не нападали, так что на ловушку не похоже. Что это значит?

Весть. В каком-либо виде.

Какая? От кого? И где?

Самым надежным уголком во всем доме, если он только невзломан, был сейф. Справиться с этим железным шкафом было вполне по плечу исестрицам, и братьям. Я подошел к задней стенке, утопил панель и поднял ее.Набрав на циферблате нужную комбинацию цифр, отступил на шаг и открыл дверцукогда-то щегольской тростью.

Ничто не взорвалось. Неплохо. Правда, я и не ожидал взрыва.

Внутри не было ничего особенно ценного — несколько сотендолларов, какие-то документы, рецепты, письма.

Конверт. Свежий, еще не пожелтевший и прямо на виду. Его яне помнил.

Изящным почерком на нем было написано мое имя. Но нешариковой ручкой.

В конверте лежали письмо и карта.

Письмо гласило:

Брат мой Корвин, если ты читаешь эти строки, значит, мы ещемыслим достаточно сходно и я в какой-то мере могу предугадывать твои поступки.Благодарю тебя за одолженную гравюру — одну из двух, на мой взгляд, возможныхпричин твоего возвращения в эту убогую обитель. Мне жаль возвращать ее, должнобыть, наши вкусы во многом схожи, а она провисела в моих палатах уже нескольколет. Есть в этом изображении нечто, затрагивающее знакомую нам обоим струну.Возвращение гравюры рассматривай как знак моей доброй воли и призыв к вниманию.

Буду откровенен с тобой, ибо лишь тогда у меня естьвозможность в чем-либо тебя убедить. Не стану просить прощения за содеянное.Жалею лишь об одном: что не убил тебя, когда это следовало сделать. Дурацкоетщеславие. Время, может быть, и исцелило твои глаза, но я сомневаюсь, чтобы онозаметно изменило наши чувства друг к другу. Твоя записка «Я вернусь» лежитсейчас передо мной. Если бы я написал ее сам, то, безусловно, вернулся бы — этомне ясно. Мы в чем-то похожи, и я жду твоего возвращения, жду не без опасения.Ты ведь не дурак и вернешься с силой. И вот где за былое тщеславие платитнынешняя гордость. Корвин, не ради себя, ради Королевства я ищу мира с тобой.

Теперь из Теней к Амберу все время приходят орды, и я непонимаю, откуда они берутся. Вся семья сплотилась вокруг меня против врагов,самых страшных за всю историю Королевства. Я бы хотел, чтобы ты поддержал меняв этой борьбе. Если же нет, я прошу, чтобы ты на время воздержался от нападенияна меня. Если ты решишь оказать мне содействие, никакой вассальной присяги оттебя не потребуется — просто на время опасности признай мою власть. Тебе будутоказаны все положенные почести. Чтобы ты убедился, что я не лгу, свяжись сомной. Я не смог вызвать тебя через твой Козырь, потому посылаю тебе свой. Ихотя твой ум учитывает возможность обмана с моей стороны, заверяю тебя, что этоне так.

Эрик, Государь Амбера.

Я перечел письмо и расхохотался — для чего же, по егомнению, служат проклятия?

Не выйдет, братец. Как благородно с твоей стороны —вспомнить обо мне в минуту необходимости, и я верю тебе, верю, ведь все мыпорядочные люди, но встреча наша произойдет по моему плану, не по твоему. Чтоже касается Амбера, нужд его я не забыл, что и докажу в свое время. Тыошибаешься, Эрик, если думаешь, что необходим. Брось — кладбища забиты людьми,верившими, что их некому заменить. Впрочем, я подожду и выскажу тебе все этопрямо в глаза.

Я запихнул его письмо и Козырь в карман пиджака. Затушил сигаретув грязной пепельнице. А потом принес полотно из спальни, чтобы завернуть моихбойцов. Теперь они будут ждать меня в более надежном месте.

Направившись к выходу, я еще раз задумался. А зачем меня, всамом деле, сюда занесло? Мелькнула мысль о людях, которые знавали меня, когдая жил здесь, о том, что они обо мне думали, пытались ли выяснить, что со мнойслучилось. Этого я уже не узнаю.

Начиналась ночь, на очистившемся небе разгорались первыезвезды, когда я вышел из дома и запер за собой дверь. Зашел сбоку и положилключ на место в нишу. А потом поднялся на холм.

Когда я глянул вниз с вершины, дом как будто съежился втемноте, унылый и заброшенный, словно пустая пивная банка на обочине.Перебравшись через холм и наискосок спустившись по склону, я направился полем кместу, где оставил машину. Уж лучше бы я не оглядывался.

Мы с Ганелоном выехали из Швейцарии на паре грузовиков. Ихпригнали из Бельгии, ружья я загрузил в свой. Если считать, что вес каждогоружья четыре с половиной килограмма, то три сотни потянули почти на полторытонны, что неплохо. Когда мы загрузили патроны, осталось достаточно места длятоплива и прочих припасов. Мы, конечно, срезали угол через Тень, чтобы миноватьлюдей, которые ждут на границе и задерживают движение. Отбыли мы в том жепорядке, со мной, так сказать, в качестве ведущего.

Мы ехали через узкие деревни, зажатые темными холмами, гдеединственным транспортным средством была повозка. Ехали долго и наконецвыбрались прямо к черной дороге, некоторое время шли вдоль нее, а потомотвернули. Небо поменялось в цветовой гамме раз двенадцать. Местность изхолмистой превращалась в равнину и обратно. Мы то тащились по рытвинам, тоскользили по скалистым твердым и гладким, как стекло, долинам. Краем обошлигору, берегом проехали вдоль моря цвета прозрачного вина. Миновали туманы игрозы.