Я послушно остался стоять возле забора. Потянулись минуты.Где-то через полчаса мне стало холодно, а ноги в ботинках превратились просто вдва куска льда. Наконец, когда я перестал чувствовать ступни, из дворавыскочила Зоя, одетая в «плюшку». Честно говоря, никогда не думал, чтокогда-нибудь встречу даму, носящую это одеяние. Тот, кто справил тридцатилетие,должен помнить женщин с красными лицами и натруженными руками, приезжавших вМоскву за колбасой, конфетами и мануфактурой. Жительницы сельской глубинки, всекак одна, были одеты в куртки, или, как тогда говорили, жакеты, из плюша, чащевсего черного, намного реже коричневого или бордового. «Плюшки», звали ихснобы-москвичи и брезгливо отодвигались в метро от туго набитых авосек, мешкови рюкзаков. Если бы меня попросили нарисовать символ брежневской эпохи, то яизобразил бы «плюшку» с котомкой в одной руке и батоном колбасы в другой. Но загоды перестройки «жакеты» исчезли с улиц Москвы, их владелицы оделись вкитайские пуховые куртки, а нужда ездить в столицу за провиантом отпала. И вот,надо же, оказывается, у Зои живо такое полупальто.

— Извините, — пробормотала женщина, — ждала,пока эта собака задрыхнет. Она всегда после обеда подушку давит, часа два-три,не меньше. Наверное, поэтому и живет столько, никак не уберется, простигосподи. Пошли.

— Куда? — удивился я.

— А к матери моей, — вздохнула Зоя, — ввосьмой дом, тут через канаву только перелезть.

— Зачем?

Зоя подняла на меня блеклые, почти старушечьи глаза иответила вопросом на вопрос:

— Так вы же все знаете, раз мне фотку показали, да?

— Ну, в общем, да, — осторожно сказал я, честноговоря, плохо соображая, что к чему.

— Пошли к маме, — потянула меня Зоя, — этоона придумала, пусть теперь и распутывает, только мы люди бедные, у нас ничегонет. Вот муж мой, тот да, при деньгах…

Продолжая бормотать, она перетащила меня через сугробы ивтолкнула в крохотную покосившуюся избенку, где остро пахло какими-то травами.

— Кто там? — раздалось из комнаты.

— Скидавай ботинки, — велела Зоя, — небосьзадубел в штиблетах, кто ж в таких зимой ходит.

Я снял обувь и почувствовал сквозь тонкие носки теплодеревянного пола.

— Сюда иди, — велела Зоя и распахнула дверь.

В небольшой комнатке, обставленной скудно, без всяких потугна богатство, сидела в продранном кресле маленькая чистая старушка с огромнойкнигой в руках. Из правого угла на меня сурово и мрачно смотрел образ НиколаяУгодника.

— Зоюшка, — обрадовалась бабушка, — а это ктос тобой, не разберу никак. Сеня или Петя Клюквин?

— Мама, — нервно воскликнула Зоя, — этотчеловек из Москвы!..

— Иван Подушкин, — раскланялся я.

— Он все знает про Раю, — выпалила Зоя, —пришел денег за молчание требовать, много. У тебя сколько гробовых есть? Давайдадим ему, может, хватит попервости.

Бабушка попыталась встать, уронила с колен книгу и испуганновоскликнула:

— Господи, спаси, отведи беду!

— Поздно плакать-то, — выдохнула Зоя и, упав настул, заголосила: — Сколько лет ждала, от каждого звука вздрагивала, знала, чтокто-нибудь прознает и плохо будет. Ждала, ждала и дождалась.

Я опустился на колено, поднял книгу, положил ее на стол итихо сказал:

— Вам не следует меня бояться, просто расскажите, каквсе получилось, поверьте, никаких денег не надо, я сам заплачу вам заинформацию.

У кого-то из писателей-сатириков, то ли Аверченко, то лиЗощенко, есть рассказ о женщине, которая изменила мужу. Прелюбодейке постоянноказалось, что всем окружающим известно про грех. Стоило кому-нибудь, допустим,в трамвае наступить ей на ногу, дама мигом холодела. Знает, ей-богу, знает,иначе бы не наступил. И так во всем. Кончилось дело тем, что к ней в квартирупозвонил старьевщик и спросил:

— Барахло на продажу есть?

В полном ужасе, доведенная до крайней точки, женщинакинулась перед ним на колени с воплем:

— Все бери, даром, только не рассказывай ничего мужу.

Мигом смекнувший что к чему мужик вывез из квартиры мебель,посуду, одежду.

Рассказ смешной и грустный одновременно. Мучения честного,боязливого человека, совершившего один раз в жизни непотребный поступок,описаны очень точно. Но мне все же казалось, что писатель слегка преувеличил,ну не может человек вести себя так по-идиотски. Теперь же, глядя надергающуюся, покрытую красными пятнами Зою, понял: может. Более того, способеннатворить совершенно невероятное количество глупостей.

Ну посудите сами. Я ни единым словом не обмолвился о том,что мне известны какие-то тайны, и уж, естественно, не просил денег замолчание. Зоя же от ужаса напридумывала бог знает чего, испугалась еще больше исейчас готова вытряхнуть перед совершенно посторонним человеком тайники души. Таки произошло. Женщина раскрыла рот, и из него хлынула на меня лавина сведений,которые долгие восемнадцать лет хранились под спудом, тщательно спрятанные, ноне забытые, потому что забыть такое невозможно. Но начала она свой рассказиздалека.

Жили-были в деревне Красномосковск две семьи, Яковлевы иСугробовы. Это сейчас Красномосковск носит название города, а тогда был онселом, с крестьянским укладом жизни. Дома Яковлевых и Сугробовых стояли рядом.Костя Яковлев и Зоя Сугробова дружили с детства, вместе ходили в школу, вместеподались после восьмилетки в ПТУ. Костик пошел учиться на шофера, а Зоя напарикмахера. Хорошая профессия для женщины. Не на скотном дворе, с вилами, попояс в навозе, не в поле с тяпкой, не на стройке с кирпичами, а в теплойкомнате с горячей водой, возле ножниц и расчесок. Конечно, были вКрасномосковске и более уважаемые люди, например, медсестра, учительница,бухгалтерша… Но чтобы стать кем-то из них, следовало долго учиться, а вотзнания отчего-то не лезли Зое в голову. Ручки же у нее оказались хорошие, искоро почти весь Красномосковск бегал к Сугробовой.

Шло время, Костик ушел в армию, Зоя честно ждала его. Потомон вернулся и сказал родителям, что хочет жениться, естественно, на Зое.

Большинство отцов и матерей обрадовались бы, что сын выбралхорошую, работящую девушку, да еще знакомую с детства. Живя всю жизнь бок обок, Яковлевы и Сугробовы могли бы стать хорошими друзьями, но… не стали. Болеетого, Валентина Сергеевна Яковлева даже не кланялась Анне Ивановне Сугробовой.Такое поведение объяснялось просто.