—Да нужны вы мне больно,— уничижительно фыркнул инквизитор.— Я просто борюсь за свою свободу. Вы хотите меня связать по рукам и ногам, запереть в далеком бункере посреди гор и леса. А яс этим не согласен. Раз вы нежелаете прислушаться ко мне по-доброму, я буду действовать иначе! Никогда не стану вашим пленником, Аллах свидетель!

С этими словами Умар вскинул пистолет и приставил дуло к своему виску.

—Салманов!— округлились глаза у комбата, когда он понял, что задумал его боец.— Останови…

Окончание фразы оказалось заглушено громом выстрела. Звуковая волна, отражаясь от стен, ощутимо ударила по барабанным перепонкам всех присутствующих. А молодой инквизитор с простреленной головой рухнул на пол, щедро пятная кабинет генерала собственной кровью.

Оказалось, что от нового места обитания Макса до ранчо Аида было рукой подать. Ну, относительно. Быстроногая химера, разгоняющаяся так, что от встречного ветра уши съезжали на затылок, успела домчать до жилья могучего инфестата до наступления темноты. Резво спрыгнув со спины товарища, Изюм метнулся к дверям, по пути отплевываясь от забившей рот пыли и мелких насекомых.

Домик, казавшийся раньше светлым и уютным, ныне посмурнел, словно живой человек, испытывающий проблемы со здоровьем. Даже яркие цветы в клумбах померкли и уныло повесили пышные бутоны голов. Хотя последнее, наверно, было логичным проявлением, нежели мистическим. Если Виктории сильно поплохело, то вряд ли быАид стал ухаживать за еепалисадником.

—Эй, есть кто?!— прокричал Макс, влетая в пустующую гостиную.

Никого не обнаружив, он ринулся дальше. Оббежав весь первый этаж, поднялся наверх. И только там уловил отголоски чьей-то отчаянной печали, тревоги и тоски. Отправившись по ним, как ищейка по следам, Виноградов дошел до комнаты, которая, несомненно, принадлежала Дамиру. По крайней мере, именно на это намекали разнокалиберные наклейки и картинки, которыми была увешана вся дверь.

Инквизитор уже взялся за ручку, но потом вспомнил, каково это быть подростком. И вместо того чтобы сразу войти, несколько раз бахнул громадным кулачищем в косяк. По тусторону преграды никто не отреагировал на стук. Только всплеск парализующего страха ударился об эмпатию бойца.

Россиянин заглянул в комнату и обнаружил там одного лишь Дамира. Парень сидел на кровати, выполненной в стиле гоночной машины, подтянув колени к груди. В первую секунду он вскинулся, глядя на выход одновременно с испугом и надеждой. Но увидев, что это пожаловал Макс, понуро плюхнулся обратно.

—А где Аи… отец твой?— осторожно спросил спецназовец.

—Уехал…— сдавленно отозвался мальчишка, не поднимая головы.

—И оставил тебя одного?— неодобрительно нахмурился ветеран.

—Да нет, меня охраняют… Ну, его эти… мертвецы.

—Как мать?— задал следующий вопрос Изюм.

—Плохо…— на глаза пацаненка моментально навернулись слезы.— Утром она не смогла встать с постели… постоянно бредила и теряла сознание. Таблетки уже не помогали… Папа ее куда-то ув-вез и б-больше мне ничего не ск-казал…

Под конец Дамир не выдержал и зарыдал в голос. По комнате завихрился ураган из отчаяния, вины и смущения. Мальчик явно стеснялся такого яркого проявления эмоций, но поделать ничего с собой не мог. Поэтому Изюм решил поддержать пацана в меру своих умений. Он присел на край предупредительно скрипнувшей койки и опустил богатырскую длань на щуплое плечо подростка. Молча. Совершенно ни очем не говоря.

—Я боюсь…— тонко хныкнул юнец.— Боюсь, что больше не увижу маму…

—Крепись, Дамир,— сдержано посочувствовал ему инквизитор.— Если и так, то тебе придется это пережить.

—Я з-знаю… но все равно не м-могу смириться… мама… она давно болела. Я думал, что готов. Думал, б-будто смогу отпустить ее. Но я… я столько в-всего еще не сказал ей! Я нехочу, чтобы она умерла!!!

—Это жизнь, браток…— грустно заключил беглый спецназовец.— И отее жестокости никто не может скрыться. Даже инфестаты.

Невольно Макса посетили собственные воспоминания. Он ведь тоже потерял родных, будучи чуть старше сына Аида. Потом его ждало целых два ужасных года в детдоме. Срочная служба, первый контракт. Заманчивое предложение от командира о переводе в специальное подразделение. Затем учебный ад взакрытом подготовительном центре, надежно запрятанном в предгорьях Урала. Новые друзья, с которыми, казалось, можно поставить весь мир на колени. Бесконечные командировки, горячие точки, перестрелки, засады, марш-броски, огневые мешки, окружения и прорывы. Длинная вереница гробов, завернутых во флаги. Слезы чужих матерей, жен и детей, смотреть на которые еще тяжелее, чем на запаянные цинки с телами боевых товарищей. Но все это осталось там, в прошлом. АИзюм здесь. Вопреки судьбе и всем ее козням.

Похоже, что пронесшиеся галопом переживания Виноградова невесомыми клочьями коснулись дара мальчишки. Дамир стыдливо шмыгнул носом, утер слезы рукавом и поднял взгляд на широкоплечего визитера.

—Простите,— смутился подросток, немного успокаиваясь.— Это было эгоистично с моей стороны. Мама всегда меня за такое ругала. Вам же тоже многое довелось пережить, да?

—Типа того…

—Как вы справились?

—Не задумывался,— пожал плечами Макс.— Просто жил, и всё. Катился по течению, как кусочек стеклышка. Пока вода и камни не обтесали все острые края. Время, знаешь ли, лечит, Дамир.

—Да… наверное, вы правы…— сын Аида еще раз промокнул никак не желающие останавливаться слезы.

Юнец притих, заторможено поглаживая ладонью бортик своей кровати.

—Ее мне купила мама,— поделился Дамир, отстраненно глядя в одну точку.— Мне было пять, и ямечтал стать гонщиком. Понимаю, что давно уже вырос из нее. Но немогу заставить себя спать на чем-то другом. Раньше боялся расстроить маму. Я ощущал, как она печалилась всякий раз, когда замечала, что я повзрослел. А теперь… теперь мне кажется, что если она… уйдет, то япредам ее память…

—Прекрати себя накручивать, паря,— добродушно прогудел Макс.— Пока что постарайся успокоиться. Надо дождаться вестей от отца.

—Да, наверное, вы правы…— покивал мальчишка.— Попробую лечь спать. А тозавтра в школу…

—Ты думаешь, разумно ехать на учебу в таком состоянии?

—А что остается? Я жес ума сойду в четырех стенах сидеть.

—Ну тоже верно,— со скрипом согласился Изюм.

—А вырасскажете, почему папа называет вас Третьим?— неожиданно задал вопрос сын Аида.

Виноградов сначала хотел уклониться от ответа, ссылаясь на то, что Секирин не желал посвящать отпрыска в темные дела своего прошлого. Однако потом усомнился в этом намерении. В конце концов, какого хрена? Пацану уже столько лет, а ему о собственном родителе ничего толком и неизвестно, кроме общественного мнения. Того самого, которое рисует Аида кровожадным подонком и убийцей миллионов. Если оценивать ситуацию с этой стороны, то отневедения было больше вреда, чем пользы. Поэтому если бывший медиум что-то имеет против, пусть в жопу идет! Изюм не обязан с ним во всем соглашаться. Малец должен знать, что в непроглядно черной душе его бати присутствуют и белые пятна.