Кисель, образумясь, забежал вперед, повозилсяс ключом и отпер багажник. Через мгновение в руках у него оказался пластырь, ине успела Нина вздохнуть, как ее рот был залеплен, руки стянуты в запястьях,ноги перехлестнуты, а потом братья бесцеремонно швырнули ее в пустой багажникавтомобиля.

– Ух ты, блин, мне даже жаркостало! – Кисель сунул пистолет за ремень, сорвал с себя куртку и небрежношвырнул ее в багажник, накрыв голову Нины. – Поехали, Жека!

Хлопнула крышка багажника, потом обе дверцы –и автомобиль, негромко заурчав мотором, канул в ночь.

Луна еще несколько мгновений скорбно смотрелав неподвижные солдатские глаза, а потом тихо зашла за тучу, набросив на мертвоетело черный саван тьмы.

* * *

Она, конечно, потеряла бы сознание сразу, кактолько машина рванулась с места и ее начало немилосердно бить головой о металл,однако к горлу подступила тошнота.

«Если вырвет, задохнусь!» – мелькнула мысль, икакое-то мгновение Нина боролась с этой жуткой картиной собственноговоображаемого – и столь близкого в действительности – удушья. Ведь рот заклеенпластырем, а руки стянуты за спиной!

Чертовы оладьи комом бились в горле, да тутеще запах бензина и тяжелый дух куртки Киселя.

С трудом подавляя спазмы, уже давясь, Нинарывками высвободила голову из-под куртки и попыталась лечь хоть чуть-чутьудобнее, но инерция придавливала ее к днищу. Автомобиль, похоже, несся оченьбыстро. Такими темпами до Горьковского моря они долетят за десять минут.

Она ясно представила себе длинную насыпь: поодну сторону, во впадине, какая-то деревушка, по другую – тяжелые, свинцовыеволны. Через насыпь они не поедут, потому что там, на другом краю котлована,плотина электростанции, рядом стоит милицейский пост и уже начинается Заволжье.Значит, как только кончится лес…

Ее швыряло, мотало в багажнике, Нинасогнулась, прижимая лицо к коленям, пытаясь уберечь его от ударов, как будтотому трупу, который через несколько минут примут холодные волны, было не всеравно, разбитым окажется лицо или нет. Но мало того, что багажник бил ее совсех сторон, еще и в кармане куртки Киселя лежало что-то твердое, кургузое, оноподло подворачивалось к самому лицу и норовило ткнуть в глаз. И холодно было,так холодно!

Все это вместе вдруг навалилось на нее: итошнота, и леденящий ужас, и серебряный призрак с дырой во лбу, оставшийсялежать под забором, да еще потерянное, заплаканное лицо Лапки выглянуло из-подзавесы тьмы, и Антон, и дед были тут же, и даже грязно-белый «Москвич» вильнул,оставив бензиновый перегар, смешанный с запахом табака… От куртки Киселя разилотабачищем!

В это мгновение стало легче дышать, и Нинапочувствовала, что летящая железная могила замедляет ход.

Приехали. Значит, теперь все.

«Ничего. В воде это будет быстро. Тем более сосвязанными руками».

И вдруг ожгла последняя догадка, что руки-тоей развяжут, конечно, развяжут, иначе не было смысла везти ее сюда, иначе ееможно было бы бросить под забором с пулей во лбу, как того солдата. И руки ейразвяжут, и ноги, и отклеят пластырь от рта. Потому что, если ее найдут,впечатление должно быть такое, будто она сама бросилась в воду…

Ее прижало к узкой железной стенке – машинаостановилась. Несколько мгновений тишины, от которой гудело в ушах, потомнеторопливые шаги.

– Здравствуйте, лейтенант Кулиш,областная автоинспекция. Документики предъявим?

Лейтенант? Автоинспекция? Их остановиламилиция?! Неужели они решили все-таки проехать через плотину и на въезде вЗаволжье их тормознули?

Хотя нет! Неподалеку от Труфанова, вспомнилаНина, всегда стояла еще одна будочка ГИБДД, но она то пустовала, то нет, дажетот человек, который вез их с Лапкой из Нижнего, сказал жене: «Слава богу,очередное притупление бдительности, а то у меня кардан стучит».

А теперь что? Очередное обострениебдительности? Надо им как-то дать знать о себе!

Мысли так и метались в голове, так и жалили,их бы проворство – телу, но с телом Нина никак не могла справиться. Онооцепенело, онемело, никак не желая шевелиться.

– Откройте задние дверцы, ребята. Ага.Теперь багажник.

Багажник! Милиционер заглянет в багажник иувидит ее!

– И чего тебе не спится, командир? –послышался голос.

Нина узнала его – не бандитистый Кисель, авторой, одетый в пальто и шляпу. Он-то и выманил ее из дому, а потом стрелял всолдата. Жека – Кисель называл его Жекой. Да он же сейчас пристрелит этогонастырного инспектора!

– Всю жизнь здесь была тишь да гладь,чего это вдруг как с печки упали?

– Да вы что, сынки, не знаете про терактыв Москве? – удивленно спросил инспектор. – Ищем гексоген в сахарныхмешках!

– Ни сахару, ни гексогену у менянету, – последовал ответ. – Давай штрафуй, если утром поправитьсяохота, да мы поехали. Дел еще невпроворот!

– Ну какие могут быть дела в такую пору?Спать надо, четвертый час на дворе.

– Ты же не спишь?

– Так ведь служба. Ну ладно, откройбагажник, забыл, что ли?

– Да нету там ничего, говорю же.

В это мгновение Нина вышла из своегооцепенения и попыталась двинуть ногой в стенку. Ей показалось, что все вокругзагрохотало, наполнилось оглушительным железным звоном!

– А что это там шебаршится?

– Курячьи титьки, свиные рожки. Пусто вбагажнике. Мерещится тебе, лейтенант.

Нина с силой метнулась в сторону, другую…

– Кончай козлить! Что там? Где ключ?

– Потерял!

– Ты меня за кого держишь? Кто у тебя вбагажнике возится?! – заорал лейтенант.

– Поросят на базар везу! – заорал вответ Жека. – Они и возятся. И убери пушку, чего ты ее все лапаешь?Поросят везу, сказано же. Открою – они разбегутся на хрен, потому что мешокрваный. Хороши же мы с тобой будем тут – поросят ночью по лесу ловить.

Последовало мгновение оглушительной тишины,Нина опять рванулась всем телом, стараясь произвести как можно больше шума, и вэтот миг ее словно сверлом пронзило.

Что-то резко взвыло под ухом, и еще раз, иеще, пронзительно и неостановимо.

– Твои поросята с мамашей по сотовомупереговариваются? – глумливо выкрикнул инспектор. – Там же телефонзвонит, что я, ничего не соображаю, что ли? Открывай!