– Вы не ошиблись.

– Поистине просто сверхъестественное дело, – сказал докторКонстантин.

– Ничуть, вполне естественное.

Мсье Бук в комическом отчаянии развел руками:

– Ну если уж оно кажется вам естественным, друг мой… – Оносекся: Пуаро попросил официанта пригласить Антонио Фоскарелли.

Огромный итальянец с настороженным видом вошел в вагон. Онозирался, как затравленный зверь.

– Что вам от меня нужно? – сказал он. – Я уже все сказал…Слышите – все! – И он ударил кулаком по столу.

– Нет, вы сказали нам далеко не все! – решительно оборвалего Пуаро. – Вы не сказали правды!

– Правды? – Итальянец кинул на Пуаро встревоженный взгляд.Он сразу сник, присмирел.

– Вот именно. Не исключено, что она мне и без того известна.Но если вы поговорите со мной начистоту, это сослужит вам добрую службу.

– Вы разговариваете точь-в-точь как американская полиция. Отних только и слышишь: «Выкладывай все начистоту, выкладывай все начистоту», –знакомая музыка.

– Вот как, значит, вы уже имели дело с нью-йоркскойполицией?

– Нет-нет, что вы! Им не удалось найти никаких улик противменя, хотя, видит бог, они очень старались.

– Вы имеете в виду дело Армстронгов, не так ли? – спросилПуаро спокойно. – Вы служили у них шофером?

Его глаза встретились с глазами итальянца. С Фоскареллибахвальство как рукой сняло – казалось, из него выпустили весь воздух.

– Если вы и так все знаете, зачем спрашивать меня?

– Почему вы солгали нам сегодня утром?

– Из деловых соображений. Кроме того, я не доверяююгославской полиции. Они ненавидят итальянцев. От них справедливости не жди.

– А может быть, как раз наоборот, вы получили бы посправедливости?

– Нет, нет, я не имею никакого отношения к вчерашнемуубийству. Я не выходил из купе. Зануда англичанин подтвердит мои слова. Я неубивал этого мерзавца Рэтчетта. У вас нет никаких улик против меня.

Пуаро, писавший что-то на клочке бумаги, поднял глаза испокойно сказал:

– Отлично. Вы можете идти.

Фоскарелли тревожно переминался с ноги на ногу и не уходил.

– Вы же понимаете, что это не я… Что я не мог иметь никакогоотношения к убийству.

– Я сказал: вы можете идти.

– Вы все сговорились! Хотите пришить мне дело из-закакого-то мерзавца, по которому давно электрический стул плачет. Просто позор,что он тогда избежал наказания. Вот если б я очутился на его месте… если б меняарестовали…

– Однако арестовали не вас. Вы же участвовали в похищенииребенка.

– Да что вы говорите! На эту малышку все нарадоваться немогли. Она звала меня Тонио. Залезет, бывало, в машину и держит руль, будтоправит. Все ее обожали, весь дом! Даже до полиции под конец это дошло. Прелестьчто за девчушка!

Голос его задрожал. На глаза навернулись слезы. Фоскарелликруто повернулся и быстро вышел из вагона.

– Пьетро! – позвал Пуаро. Официант подбежал к нему.

– Позовите шведскую даму – место десятое.

– Слушаюсь, мсье.

– Еще одна? – воскликнул мсье Бук. – Ах нет, это невероятно.Нет, нет и не говорите! Это просто невероятно.

– Друг мой, мы должны все узнать. Даже если в результатеокажется, что у всех без исключения пассажиров были причины желать смертиРэтчетта, мы должны их узнать. Ибо это единственный путь разгадать убийство.

– У меня голова идет кругом! – простонал мсье Бук.

Бережно поддерживая под руку, официант доставил плачущуюнавзрыд Грету Ольсон. Рухнув на стул напротив Пуаро, она зарыдала еще сильнее,сморкаясь в огромный носовой платок.

– Не стоит расстраиваться, мадемуазель, – потрепал ее поплечу Пуаро. – Скажите нам правду – вот все, что нам требуется. Ведь вы былиняней Дейзи Армстронг.

– Верно… – сквозь слезы проговорила несчастная шведка. – Этобыл настоящий ангелочек – такая доверчивая, такая ласковая!.. Она знала в жизнитолько любовь и доброту, а этот злодей похитил ее… и мучил… А ее бедная мать… идругая малышка, которая так и не появилась на свет. Вам этого не понять… вы невидели… Ах, если бы вы тогда были там… если бы вы пережили эти ужасы… Нужнобыло сказать вам утром всю правду… Но я побоялась. Я так обрадовалась, что этотзлодей уже мертв… что он не может больше мучить и убивать детей. Ах, мне трудноговорить… я не нахожу слов…

Рыдания душили ее.

Пуаро снова ласково потрепал ее по плечу:

– Ну, ну… успокойтесь, пожалуйста… я понимаю… я все понимаю…право же, все. Я больше ни о чем не буду вас спрашивать. Мне достаточно, что выпризнали правду. Я все понимаю, право же.

Грета Ольсон, которой рыдания мешали говорить, встала и,точно слепая, стала ошупью пробираться к выходу. Уже в дверях она столкнулась свходившим в вагон мужчиной.

Это был лакей Мастермэн. Он подошел к Пуаро и, как обычно,спокойно и невозмутимо обратился к нему:

– Надеюсь, я вам не помешал, сэр. Я решил, что лучше прямоприйти к вам и поговорить начистоту. Во время войны я был денщиком полковникаАрмстронга, потом служил у него лакеем в Нью-Йорке. Сегодня утром я сказал вамнеправду. Я очень сожалею об этом, сэр, и поэтому решил прийти к вам иповиниться. Надеюсь, сэр, вы не подозреваете Тонио. Старина Тонио, сэр, он имухи не обидит. Я действительно могу поклясться, что прошлой ночью он невыходил из купе. Так что, сами понимаете, сэр, он никак не мог этого сделать.Хоть Тонио и иностранец, но он сама доброта – он вовсе не похож на техитальянских головорезов, о которых пишут в газетах.

Мастермэн замолчал. Пуаро посмотрел на него в упор:

– Это все, что вы хотели нам сказать?

– Все, сэр.

Он еще минуту помедлил, но, видя, что Пуаро молчит,сконфуженно поклонился и, секунду поколебавшись, вышел из вагона так женезаметно и тихо, как вошел.

– Просто невероятно! – сказал доктор Константин. –Действительность оставляет позади детективные романы, которые мне довелосьпрочесть.

– Вполне согласен с вами, – сказал мсье Бук. – Из двенадцатипассажиров девять имеют отношение к делу Армстронгов. Что же дальше, хотел бы язнать? Или, вернее, кто же дальше?