– Они в порядке?

Меган стояла перед ним обнаженная и прелестная, протягиваярюмку бренди.

– По-моему, да. Слышимость была ужасная. Там произошелнесчастный случай... несколько человек погибли, как я понял. Погиб на местедруг моей жены. Он вел машину. В Сан-Ремо.

– Господи, какой кошмар!

Она села рядом и потянула бренди из не тронутой им рюмки.

– Дети не пострадали?

– У Сэма сломана рука. Мелисса, по-моему, в порядке. УСары ссадины. В общем, обошлось. Но, наверное, это было страшно. – Посмотрев наМеган, Олли продолжил: – Когда она начала говорить, я думал... я думал, Сэм...или Сара... Это ужасно, что погибли другие, но я рад, что не мои.

– Понимаю.

Она обняла его, тесно прижалась, и так они долго-долгосидели. На ночь Меган осталась у Оливера на случай, если бы опять позвонилидети, и впервые за этот месяц они вообще не занимались любовью. Единственное, очем он мог думать, – это о детях. Этот телефонный звонок вернул им обоимрассудок. Их разнузданная идиллия не могла продолжаться в том же виде послеприезда детей. Олли понимал, что не сможет уже проводить ночь не дома, а Меганне сможет оставаться у него, при детях им вообще пришлось бы вести себя гораздоосмотрительнее. С одной стороны, это побуждало их как можно полнеевоспользоваться последними днями, но с другой – сознание предстоящих перемен немогло не наложить отпечаток на их отношения.

Вечером в четверг оба были в нервозном и подавленномсостоянии. Они всю ночь не спали, занимались любовью, разговаривали, мечтая отом, что все могло бы быть иначе.

– Мы могли бы когда-нибудь пожениться, – сказал Оллиполушутя.

Меган посмотрела на него с притворным ужасом:

– Не говори глупости. Это уж чересчур.

– Разве?

Олли считал ее несравненной и был целиком во власти ееобаяния.

– По-моему, да. Я не могу ни за кого выйти замуж. Я нетот тип женщины, и тебе это известно.

– Но ты замечательно разогреваешь мусаку.

– Тогда женись на том парне из магазина деликатесов,где ее готовят.

– Он наверняка не такой умный, как ты, хотя я его незнаю.

– Будь наконец посерьезнее. Что бы я делала с мужем ичетырьмя детьми?

Олли сделал вид, что задумался, а она рассмеялась.

– Кое-что я мог бы тебе предложить...

– К счастью, для этого не надо жениться.

Они вместе провели изумительный месяц, но Меган уже веласебя так, словно все кончено.

– Мне просто больше ничего не надо.

– А вдруг когда-нибудь понадобится?

– Если так случится, я тебе первому сообщу, обещаютебе.

– Серьезно?

– Серьезно настолько, насколько можно быть серьезным вэтих вопросах. Я тебе уже сказала, что брак не для меня. И тебе тоже не нужнаеще одна жена, которая с воплями убежит за дверь. Тебе нужна замечательная,умная, красивая женщина, которая будет тебя безумно любить и заботиться о твоихдетях и нарожает тебе еще дюжину.

– Вот тоже придумала. По-моему, ты путаешь меня сосвоим отцом.

– Ничуть. Во всяком случае, я не то, что тебе прописалбы врач. Я знаю себя, и далеко не все во мне идеально. В какой-то степени я,наверное, похожа на твою жену, а это совсем не то, что тебе нужно. Признайся.

Олли задавался вопросом, неужто Меган в самом деле права, ив ее лице он нашел более похотливый вариант Сары. Он об этом раньше как-то недумал, но исключать такую возможность было нельзя.

– Ну, и что же теперь будет?

– Будем радоваться тому, что имеем, и так долго, каксможем, а когда для обоих из нас это станет слишком сложно, скажем друг другуспасибо, поцелуемся, обнимемся и распрощаемся.

– Вот так просто?

– Вот так просто.

– Я с этим не согласен. Человек привязывается к другимлюдям. Тебе не кажется, что, проведя месяц вместе, мы привязались друг к другу?

– Конечно. Но не путай великолепный секс с большойлюбовью. Эти две вещи не всегда сочетаются. Ты мне нравишься, мне с тобойхорошо, может, я даже тебя люблю. Но все будет по-другому, когда вернутся дети,причем переме??ы коснутся нас обоих. Ничего не поделаешь, придется с этимсмириться. Нельзя убиваться из-за таких вещей. Не стоит.

Меган говорила таким безразличным, будничным тоном, вточности как тогда, при первом знакомстве в электричке и когда впервыепригласила его к себе ужинать. Пока это является развлечением, все прекрасно,как только перестает им быть, надо выбросить все на помойку.

«Она права, – думал Оливер. – Я внушил себе, что полюбил ее,а на самом деле, как она и говорит, полюбил ее тело».

– Может, ты и права. Не знаю.

В ту ночь они снова занимались любовью, но это уже было нето. А на следующее утро Меган вернулась к себе, причем предварительно замелавсе следы своего месячного пребывания в его квартире, забрав свою косметику,дезодорант, таблетки от мигрени, духи, которые Олли ей подарил, бигуди,«Тампакс» и несколько платьев, висевших у него в шкафу. Вид пустых полок ивешалок снова вызвал у Оливера чувство одиночества и навеял воспоминания оболезненной потере Сары. Почему все должно кончаться? Почему все течет, всеизменяется? Почему нельзя хоть что-то удержать навсегда?

Все эти вопросы с еще большей ясностью встали перед ним,когда он увидел спускавшихся по трапу самолета детей, а за ними Сару. Онникогда раньше не видел на ее лице такого потрясения, печали и одиночества.Провалившиеся глаза смотрели на Оливера скорбно, повязка на подбородкеприкрывала многочисленные швы. У Сэма был испуганный вид, он здоровой рукойдержался за руку матери, другая рука была в гипсе от кончиков пальцев до самогоплеча. Мелисса принялась плакать, едва только увидела отца, и, бессвязновсхлипывая, бросилась ему в объятия. То же сделал в следующее мгновение Сэм.Рука на перевязи мешала ему прильнуть к папе.

Когда Оливер посмотрел на женщину, которая раньше была егоженой, то понял, как сильно она любила паренька, погибшего в Сан-Ремо.

– Я сочувствую, Сарри... сочувствую...

Видеть ее такой надломленной было все равно что самомупотерять что-то родное.

– Может, я могу чем-то помочь?

Сара покачала головой. Пока они медленно шли к меступолучения багажа, Мелисса рассказывала о похоронах. Жан-Пьер был единственнымребенком, для его родителей это была трагедия.

Оливер пытался их утешить, потом поверх головы Сэма взглянулна Сару:

– Может, хочешь пожить в Перчесе? Мы можем жить вгороде и приехали бы только на Праздник труда[4].