Препираться с ним было некогда. Романов процедил сквозьзубы, холодно:

– Прапорщик, это боевой приказ. Невыполнение равнозначноизмене. Выполняйте!

Стерев с лица эмоции, Вася кинул руку к козырьку:

– Слушаюсь!

– Ну то-то.

Не была у него Учительница. К такому выводу Алексей пришел,наблюдая за поведением Банщика. Если б была и рассказала о событиях ночи,Петренко не действовал бы так грубо, в лоб. Он вел себя с контрразведчиком,будто с законченным идиотом. Это очень хорошо. И что Мавка, очевидно, приняласделанное предложение о сотрудничестве, тоже отлично.

Эти мысли не мешали подпоручику участвовать в разговоре, темболее что болтал в основном милейший Афанасий Никитич. Он был сущим кладеземполезных и любопытных сведений о Русиновке, ее обитателях и офицерах гарнизона.

Хата у него внутри оказалась хоть и скромно обставленная, ноопрятная, даже с определенным уютом. И стол был накрыт заранее: кругполукопченой колбасы, козий сыр, зеленый лук, вареные яйца, коробка сардин и,конечно, пузатый графин.

– Смородиновая, – похвастал хозяин и в два счета наполнилрюмки. – Ну, за знакомство.

– И плодотворное сотрудничество, – с нажимом подхватил Романов,как бы намекая, что отныне считает прапорщика своим информатором.

– За это с дорогой душой, – очень серьезно и с искреннимчувством согласился Банщик.

Опрокинул настойку залпом.

А Романов, изображая неуклюжесть, свою задел рукавом. Чертего знает, Петренку. Не подсыпал ли на донышко отравы?

– Ах, беда! Драгоценная влага утекает! – заполошилсяподпоручик, скорбно глядя на стекающий по клеенке ручеек. Рюмка раскололасьнадвое.

– На счастье, – успокоил его хозяин. – Только налить большенекуда. У меня их две всего.

– Давайте из одной, по очереди, – предложил Алексей. – Разуж вы теперь мой сотрудник.

– С одним условием. – Петренко с шутливой строгостью поднялладонь. – Коли выпьем на брудершафт. Лакать из одной рюмки – все равно чтопобрататься.

Поцеловались. Романов выпил, закусил. Делая вид, чтоковыряет в зубах, проглотил таблетку от опьянения.

– Ты первый приличный человек, Афоня, кого я встретил в этойклоаке.

– Выпьем за это.

После третьей сняли портупеи и кителя. После пятой Романовзапел «Выхожу один я на дорогу».

Петренко слушал, пригорюнившись. Даже слезу смахнул.

– Ох, и голос у тебя, Лёша. Собинов!

– Нет, у Собинова тенор, – с достоинством возразилподпоручик. – А у меня баритон. Меня, если хочешь знать, в оперу звали.

– А «Сладкие грезы любви» можешь? Моя любимая.

– Могу. Хотя ее лучше басом.

Запел «О, где же вы дни любви». Афанасий Никитич невыдержал, стал подпевать. С ходу изобрел партию второго голоса, выводил просточудесно.

– Музыкальный вы народ, малороссы, – сказал Алексей, съехавлоктем со стола. – За вас!

Рюмке примерно на десятой Банщик решил, что пора – не тогость станет негож для разговора.

– Ну а все-таки, Лёш, как товарищ товарищу, – сказал он безобиняков. – Что у нас тут затевается?

Романов приложил палец к губам, подмигнул сразу двумяглазами.

– Извини, Афоня. Не имею права. Даже тебе. У нас вконтрразведке – сам знаешь. – И запел: – «О, если б мог выразить в звуке…»

– «Всю силу страданий моих», – подхватил хозяин.

Попели, попили еще.

– Не хочешь говорить – правильно делаешь. – Петренко положилему руку на плечо. – Понимаю, уважаю, чту. Только я без тебя обо всемдогадался. Саперы не оборону укрепляют. Они готовят огневые позиции для тяжелойартиллерии. Наступление будет на нашем участке, вот что. Прорыв. У АфанасияПетренко голова министерская.

Он постукал себя пальцем по лбу.

А на пьяного вдребодан контрразведчика накатил приступнеудержимого хохота.

– Шницель у тебя по-министерски вместо головы, –заплетающимся языком еле выговорил он. – Уморил…

– Ты чего?

– А представил, как ваши дворники с швейцарами и официантамина прорыв идут. С метлами, с совками, с салфетками… Ой, помру…

– Так что, не будет наступления?

– П-почему не будет? Будет. Зададим австрияку по первоечисло. Но только не у вас. Ты на меня погляди, Афоня. Я кто?

– Орел.

– Понятно, что орел. Но ты мой чин видел? То-то. Кто мнепоручит место прорыва прикрывать? – Здесь Романов словно спохватился ипопробовал выпрямиться. – Но мое задание тоже ги… ик… гантской важности.Называется «операция прикрытия». Понял? Эх ты, стратег банно-прачечный. Выпейлучше.

Петренко опрокинул еще рюмку.

– Ловко задумано. Не дураки у вас заправляют.

– Дип… диспозицию разработал сам князь Козловский! – Романовзакатил глаза к потолку. – Из Петрограда. Живая легенда контрразведки!Зевс-гро… мро…

Слово «громовержец» Алексею так и не далось – безпритворства, по-настоящему. Это означало, что с настойкой пора заканчивать.Таблетка спасала от опьянения, но не от прочих, менее приятных последствийпередозировки алкоголем: онемения речевого аппарата, торможения мыслительныхспособностей, не говоря уж о тошноте и похмелье.

А Петренко лил еще. Обнял сникшего товарища, задушевноспросил:

– Где ж тогда будет наступление, если не у нас?

Подпоручик хихикнул:

– Так я тебе и сказал. Давай лучше споем. Что-нибудь ваше,туземное. Как это, про сад зеленый…

Но до «Сада зеленого» не дошло. Голова контрразведчика упалана грудь, Романов громко всхрапнул. Застолье было окончено.

Тряпка, пропитанная едко пахучим уксусом, мазнула по лицуспящего. Он замычал, открыл мутные глаза. Снова зажмурился – сквозь окносветило низкое послеполуденное солнце.

Ресницы снова разлепились. Подпоручик очнулся.

Он лежал на лавке. Судя по углу солнечных лучей, прошлодовольно много времени, часов пять или шесть. Хозяин дал гостю возможностьотлежаться и слегка протрезветь.

Голова болела ужасно, привкус во рту был такой, словноАлексей нажевался ржавого железа. Но это не самое скверное.

Притворившись, что отключился, Романов спать вовсе несобирался. Он отлично помнил, как Банщик перетащил его к стене и привел вгоризонтальное положение. Потом шпион ходил взад-вперед по комнате, и Алешапосматривал за ним сквозь прикрытые веки, был настороже. И в конце концов незаметил, как провалился. Непростительная оплошность! За эти часы моглопроизойти что угодно.