— Идет время. Лет через семь-восемь ее перестаютснимать. Приглашения на разного рода мероприятия и на участие в рекламныхкампаниях присылают все реже. Агент неожиданно оказывается очень занят и невсегда отвечает на телефонные звонки. Звезда в шоке: как смеют они поступатьтаким образом с нею, с великим секс-символом, с живым воплощением гламура?!Сначала она во всем винит агента, решает даже расстаться с ним — и тут, ксвоему несказанному изумлению, обнаруживает, что его эта новость не повергает впанику. Наоборот: он просит подписать бумагу, подтверждающую, что во времясотрудничества все шло распрекрасно, желает ей всего хорошего, и на этом ихотношениям приходит конец.

Морин обводит террасу взглядом, словно ища, кого бы привестив пример. Люди, еще сохранившие громкую известность, но уже исчезнувшие сосцены и теперь отчаянно ищущие новый шанс. Они еще обладают прежней величавойосанкой и надменно-отстраненным видом, но сердца их полны горечи, а кожа храниттайные шрамы от пластических операций. Морин видит рубцы, видит закачанныйботокс, но — ни одной из знаменитостей минувшего десятилетия. Быть может, у нихнет денег, чтобы приехать на подобный фестиваль, и сейчас они ведуткакие-нибудь провинциальные празднества, рекламируют шоколад или пиво,продолжая держаться с достоинством, присущим их прежнему — но отнюдь нетеперешнему — статусу.

— Так вы говорили…

— Да-да. Существуют два типа актрис. О первом я вамрассказала. Второй сталкивается точно с теми же проблемами. И разница лишь втом, — Морин снова повышает голос, заметив, что девушки по соседству явнозаинтересовались словами дамы, так досконально знающей эту среду, — чтоони знают: красота — мимолетна. И редко появляются на обложках журналов или врекламных роликах, потому что заняты совершенствованием своего мастерства. Онипродолжают заниматься, укрепляют связи с людьми, способными пригодиться вбудущем, а если одалживают свое имя и свою внешность каким-то товарам, делаютэто не в качестве модели, а как полноправные партнеры. Они, разумеется,получают меньше. Но зато — до конца жизни.

И вот тут появляется такой человек, как я. И говорит: «Уменя есть хороший сценарий, достаточно денег, и я бы хотела, чтобы ты снималасьв моем фильме». Они соглашаются: талант позволит им справиться с ролью, а умахватит понять, что даже если фильм не получит грандиозный успех, люди увидят ихна экране, поймут, что они еще очень даже способны работать, и, как знать, незаинтересуется ли ими какой-нибудь продюсер из новых.

Игорь тоже замечает, что девушки прислушиваются к разговору.

— Может быть, пройдемся немного? — предлагает онвполголоса. — Здесь слишком людно. Я знаю одно отличное место — там тихо,и можно полюбоваться закатом… — Это волшебное зрелище.

О большем Морин не могла бы и мечтать: приглашение напрогулку! Предложение вместе посмотреть, как садится солнце (хотя ждать егозахода еще довольно долго)! И никаких дешевых трюков вроде: «Только сначалаподнимемся в мой номер, я должен надеть другие башмаки», а там, наверху, сословами: «У меня обширные связи, и я точно знаю, кто вам нужен…» — непременныеприставания.

Впрочем, она бы не стала возражать, если бы этот обаятельныйгосподин, о котором она решительно ничего не знает, взялся обольщать ее… Темболее что он наверняка делает это изысканно.

Они встают из-за стола, и, направляясь к выходу, ее спутникпросит гарсона записать на его счет (значит, он живет здесь, в отеле«Martinez»). Выйдя на Круазетт, он предлагает свернуть налево.

— Там меньше народу… И кроме того, думаю, вид оттудаоткроется красивее — солнце опускается прямо на холмы у нас перед глазами.

— Игорь, кто вы такой?

— Отличный вопрос, — отвечает он. — Мне бытоже хотелось это знать…

Что ж, еще очко в его пользу… Он не распускает павлинийхвост, не распространяется о том, как богат, Умен, способен на то и на это…Всего лишь проявил желание вместе с нею увидеть, как вечереет в Каннах. И этогодостаточно. Они молча проходят до конца пляжа, а вокруг них — самыйразнообразный люд: пожилые супруги, живущие, кажется, в ином мире, который неимеет никакого отношения к фестивалю; причудливо одетые юнцы в наушниках,проносящиеся на роликах; уличные торговцы, разложившие свой товар на ковриках,снабженных веревочками, так что при появлении полицейского они могут вмгновение ока свернуть свою «витрину» в узел. Проходят мимо скамьи, неизвестнопочему огражденной желтой «полицейской линией», хотя на вид — скамья какскамья. Морин замечает, что ее спутник два или три раза оглядывается, словнождет кого-то. Да нет, наверное, просто увидел в толпе знакомое лицо…

И вот наконец они находят уединенное место, садятся наудобную скамейку со спинкой. Здесь они будут наедине — никто сюда не придет,потому что тут ровным счетом ничего не происходит. Морин в прекрасномнастроении.

— Какая красота! А вы знаете, почему Создатель отдыхалв день седьмой?

Игорь не понял ее вопроса, но она продолжает:

— Потому что в шестой, прежде чем Он завершил труды иоставил человеку совершенный мир, к Нему пришли несколько голливудскихпродюсеров и сказали: «Об остальном можешь не заботиться! Мы сами займемсяцветной пленкой для заката, спецэффектами для бурь и штормов, сами поставимсвет и запишем звук, чтобы человек, слыша рокот волн, всякий раздумал, что это— настоящее море!»

Она смеется, но ее спутник по-прежнему сосредоточен исерьезен.

— Вы спросили, кто я…

— Я не знаю, кто вы, но вижу, что город вы знаетепрекрасно. И могу добавить: вас сам Господь послал. Всего за один день мнедовелось испытать надежду, отчаяние, одиночество и удовольствие от приятногообщества. Столько разнообразных чувств разом!

Он достает из кармана какой-то предмет — деревянный брусочекне больше пятнадцати сантиметров длиной.

— Мир полон опасностей. Где бы вы ни находились,повсюду можно встретить тех, кто не моргнув глазом готов напасть, ограбить,убить. И никто — поверьте мне, никто — не умеет защищаться. Все мы — в рукахтех, кто сильнее.

— Вы правы. И потому, наверное, эта штучка, которую выдержите, — для того, чтобы вам не причинили зла?

Игорь осторожно, как художник, кладущий последние мазки насвой шедевр, отвинчивает верхнюю часть цилиндрика, снимает крышку, котораяоказывается головкой длинного штыря — на его металлическом острие вспыхиваютсолнечные блики.

— С этим вас не пустят в самолет! — со смехомзамечает она.

— Разумеется, не пустят.