Но я любил его. И не хотел его убивать. Нет, не хотел. Насталовремя рассказать ему о том, что случилось. Я с трудом заставил себя поднятьсяиз кресла, подошел к компьютеру и напечатал: "Линелль мертва".

Он долго читал мою фразу, которую я затем произнес для неговслух, но ничего не ответил.

"Ну же, Гоблин, подумай. Она мертва, – сказаля. – Ты дух, а теперь она тоже стала духом".

По-прежнему никакого отклика.

Внезапно я почувствовал знакомое ощущение в левой руке,когда вокруг нее сжимаются пальцы, а потом он напечатал: "Линелль. Линелльушла?"

Я кивнул. Из глаз полились слезы, и мне сразу захотелосьостаться одному. Я повторил вслух, что Линелль мертва. Но Гоблин снова взял моюлевую руку, и я смотрел, как она прыгала по клавиатуре: "Что такое"мертва"?"

В приступе раздражения и вновь накатившего горя я выпалил:"Это значит, что ее больше нет! Она исчезла. Мертва. Ее тело безжизненно.В нем больше нет души. Оно бездыханно. Его закопали в землю. Ее душаушла".

Но он все никак не мог понять. Опять вцепился в мою руку инапечатал: "Где Линелль мертва?", "Куда она исчезла?" и,наконец, "Почему ты плачешь по Линелль?".

У меня закралось холодное предчувствие чего-то дурного, явдруг весь сосредоточился и напечатал: "Я опечален. Линелль больше нет.Мне грустно. Я плачу. Да". Но другие мысли теснились у меня в голове.

Гоблин снова вцепился мне в руку, но после стольких усилийон совсем ослабел и потому мог напечатать одно лишь имя.

В эту секунду я уставился на темный монитор с зеленымибуквами и увидел в стекле отражение крошечного огонька. Удивившись, что бы этомогло быть, я начал поворачивать голову, чтобы закрыть этот свет или получшеего разглядеть. На одну секунду я четко увидел, что это свет от свечи. Яразглядел и огарок и пламя. Тут же повернулся и посмотрел назад. Ничто вкомнате не могло бы дать такое отражение. Ни один предмет. Не нужно говорить,что свечей в комнате не было. Свечи в нашем доме горели только на алтаре внизу.

Я опять повернулся к монитору. Огонек исчез. Я не увиделпламени свечки и снова принялся поворачивать голову и так, и этак, смотреть подразными углами. Безрезультатно. Ни огонька, ни свечки.

Я изумился. Выдержал долгую паузу, не доверяя собственнымчувствам, а затем, так и не сумев отречься от того, что видел, напечаталГоблину вопрос: "Ты видел пламя свечи?" Но Гоблин взялся за старое,твердя в панике одно и то же: "Где Линелль?"

"Линелль больше нет".

"Что значит "нет"?"

Я вернулся в свое кресло. Гоблин на секунду появился передомной, смутно промелькнул, а затем начались щипки и дерганье за волосы. Но япроявил к нему полное равнодушие, думая только об одном, вопреки здравомусмыслу молясь о том, что Линелль так и не узнала, как сильно пострадала вкатастрофе, что она не мучилась в коме, не знала боли. Что, если она видела,как машина врезается в грузовик? Что, если она услышала, как какой-тобесчувственный чурбан у ее кровати говорит, что ее лицо, ее прекрасное лицоразбито?

Она не страдала. Это главное.

Она не страдала. Во всяком случае, все так говорили.

Я знал, что видел свет от свечи! Ясно разглядел его наэкране монитора.

И тогда я пробормотал, обращаясь к Гоблину:

"Ты лучше меня знаешь, где она сейчас, Гоблин. Скажи,что ее дух превратился в свет".

Ответа не последовало. Гоблин ничего не понял. Он не знал.

"Ты ведь сам дух, – продолжал втолковывать емуя. – Ты должен знать. Мы состоим из тела и души. Я состою из тела и души.Линелль состояла из тела и души. Душа – значит дух. Куда направился духЛинелль?"

От него ничего нельзя было добиться, кроме инфантильныхответов. На большее он оказался неспособен.

В конце концов, я вернулся к компьютеру и напечатал: "Ясостою из тела и души. Тело – это то, что ты щиплешь. Душа – это то, чтоговорит с тобой, то, что думает, то, что смотрит на тебя моими глазами".

Молчание. Потом передо мной возник его смутный образ –полупрозрачный, лицо едва очерчено, – а через секунду он вновь растворилсяв воздухе.

Я продолжал набирать на компьютерной клавиатуре: "Душу,ту мою часть, которая разговаривает с тобой, любит и знает тебя, иногданазывают духом. Когда мое тело умрет, мой дух, или моя душа, его покинет. Понятно?"

Я почувствовал, как он вцепился в мою левую руку.

"Не покидай свое тело, – появилось намониторе. – Не умирай. Я буду плакать".

Я на секунду задумался. Значит, Гоблин все-таки уловилсвязь. Да. Но мне хотелось от него большего, и меня охватил ужас, близкий кпанике.

"Ты дух, – написал я. – У тебя нет тела. Тыдух в чистом виде. Неужели ты не знаешь, куда подевался дух Линелль? Ты должензнать. Тебе следует знать. Должно же быть где-то место, в котором обитают духи.Место, где они живут. Подумай хорошенько. Ты знаешь".

Наступила долгая пауза, но я чувствовал, что Гоблин рядом.

Тут он вновь взял меня за руку. "Не покидай своетело, – опять написал он. – Я буду плакать не переставая".

"Но где же дом духов? – настаивал я. – Где томесто, где живут духи так, как я живу в этом доме?"

Все казалось бесполезным. Я формулировал один и тот жевопрос в двух десятках вариантов, но Гоблин не понимал. А потом спросил:"Почему дух Линелль покинул ее тело?"

Я описал катастрофу.

Молчание.

И наконец, исчерпав последние силы и не сумев их пополнить вясную погоду, он исчез.

Оставшись один, испуганный и замерзший, я свернулсякалачиком в кресле и задремал.

Между мной и Гоблином образовалась пропасть.

Она расширялась все эти годы, что я знал Линелль, и теперьстала неизмеримой. Мой двойник любил меня, был навечно ко мне привязан, но онбольше не понимал мою душу. А самое страшное для меня было то, что он ровнымсчетом ничего не понимал про самого себя. Он не считал себя духом. Он быговорил о себе как о духе, если бы мог. Но это было для него непостижимо.

Шли дни, тетушка Куин собралась вернуться в Санкт-Петербург,где в "Гранд-отеле" ее ждали два кузена. Она убеждала меняотправиться вместе с ней.

Я поразился. Санкт-Петербург, Россия.