подходящие стражи, учитывая, что бесстрашная героиня моей истории попадает через плакат именно в Египет. По воле случая мой ментор в Саду – ведущая исследовательница и писательница детективов, где действие происходит в Египте.

Слишком много совпадений?

Мурашки бегут по коже. Все сходится.

Но я еще не написала свою историю, даже главную идею не придумала, когда увидела в первый раз сфинксов или встретила Агату.

Полагаю, это уже неважно.

В последний раз оборачиваюсь в поисках Сэма, затем распрямляю плечи и шагаю вперед.

Голос Оруэлла превращается в неразличимый гул. Деревья по обе стороны тропы перешептываются на легком ветру, им вторит гравий у меня под ногами.

Я иду сквозь лес, освещенный лишь звездами, медленно, не желая снова врезаться в неожиданное препятствие.

Как барельеф на темном фоне леса выступают львы с человеческими лицами.

Я останавливаюсь у правой статуи, провожу пальцами по полосатому головному убору, свисающему к лапам животного.

Медленно всхожу на мост, держась правой рукой за каменные перила.

Что будет дальше?

Агата сказала, что я могла бы пройти сквозь тоннель, предположительно на другой стороне что-то есть. Зачарованный лес? Возможно, на краю средневекового королевства???

Не должны ли меня известить о цели моего путешествия? Выдать квест, прежде чем я окажусь по ту сторону?

Вверх, вверх, к высшей точке моста. Я задерживаюсь, всматриваюсь в воду. Она течет из-под моста по правую сторону. Я перехожу на левую сторону и прослеживаю путь реки назад, где она скорее всего была одним из четырех ручейков в корнях Древа.

Впереди меня мост спускается, и я почти могу разглядеть статуи у другого основания.

И свет. Там горят огни.

Я выдыхаю, от облегчения у меня замедляется пульс. Идти в неизвестную темноту – страшно. Но там есть свет, значит, должно быть… что-то. Возможно, люди. Еще одна дорога или строение.

Я киваю и, осмелев, шагаю, вытянув вперед дрожащие руки.

Невидимая преграда не отсылает меня домой. Я спускаюсь по другую сторону моста.

Сфинксы.

Две шутки, в конце моста, точно такие же, как те, что встретили меня.

Или это они и есть?

Я не понимаю, где нахожусь. Неужели я сойду с моста и дорога приведет меня обратно к Древу?

Возможно, это волшебный мост и все испытание было в том, чтобы набраться смелости перейти его, и я снова имею право вернуться в Сад.

Переставляю ноги одну за другой, схожу с моста на потемневшую гравийную дорогу, направляюсь к огонькам.

Но меня встречают не подвешенные над пышной трапезой фонари, а пылающие факелы. Ни Джорджа Оруэлла, ни людей у Древа. Сад похож на тот, из которого я ушла, но здесь тишина.

Я сразу прохожу сквозь огороженную факелами поляну в темноту. Каменные плиты ведут меня между клумб нарциссов и спутанного жасмина.

Над моей головой мириады серебристых звезд рассыпаны по самому темному небу, которое я когда-либо видела. Я откидываю голову назад и впитываю невероятный вид.

Когда шея начинает затекать, я возвращаюсь на дорожку из известняка, провожу рукой по мелким белым цветам, пытаюсь разглядеть, что дальше. Сколько же пространства вмещает в себя пустырь в центре города?

Дорога ведет меня к стене, но глаза поднимаются выше, и я вижу три силуэта, едва видимые на фоне черного неба.

Я резко останавливаюсь, простирая руки в поисках опоры, но тщетно. Осматриваю фигуры снова и снова.

Быть этого не может.

Глава 32

Вот, зима уже прошла; дождь миновал, перестал;

цветы показались на земле; время пения настало…

Встань, возлюбленная моя, прекрасная моя, выйди!

Песнь песней 2:11–13[10]

Почему-то, несмотря на сфинксов, Агату Кристи, мою историю о туристических плакатах – такого я не ожидала.

Пески пустыни в темноте становятся фиолетовыми, уходят в дымчатый горизонт, и там, где небо встречается с землей, высятся три силуэта – плотные, остроконечные, треугольные. Они красуются на любом плакате, начиная с тех, что висят в моем книжном, и приглашают посетить «загадочное чудо света».

Получается, что, пройдя через Сад, каким-то образом находящийся на Каштановой улице, я оказалась в Египте.

Пирамиды приветствуют меня, как гиды встречают сошедшего с самолета туриста.

Только я вышла из Сада.

Или я прошла сквозь плакат на стене Книжной лавки?

Ах, если бы Сэм смог это увидеть!

Усыпальницы фараонов стоят в Гизе почти пять тысячелетий. Хотя в моем времени то, что было пустыней, стало шумным пригородом многолюдного Каира. Неужели я отправлюсь на экскурсию с группой европейских туристов, путешествующих вокруг света? Я осматриваю новую часть сада в поисках моих элегантных людей с плакатов в магазине.

Мое платье порвано и открывает колени и ноги, наверное, оно будет смотреться вызывающе…

У меня внутри все сжимается, а сердце пропускает удар.

Пропало мое платье с цветами вистерии, вместо него тело облегает хлопковая ткань, спадающая к ногам в сандалиях с драгоценными камнями.

Шесть золотых браслетов ползут по руке до самого плеча. Ушам тяжело, беспокойными пальцами дотрагиваюсь до свисающих с мочек подвесок. На груди расположились три параллельных ряда бирюзовых камней.

На моих плакатах начало двадцатого века выглядело по-другому.

Внезапно я вижу три пирамиды вдалеке ближе, четче. Я закрываю глаза, отбрасывая рисунки и фотографии рушащихся ступеней, на вершине Великой пирамиды осталась только потрепанная облицовка. Вместо этого передо мной то, какими пирамиды были когда-то по словам историков: белый сияющий известняк, уходящий вверх до золотого навершия, отражающего солнечные лучи.

Откуда-то из этого Сада звучит музыка. Не классическая или оперная и даже не джаз – все, что радовало меня в Саду на Каштановой улице. Я слышу шумную, древнюю музыку на неизвестных мне инструментах – смеси струнных и ударных.

Но ближе, чем музыка, раздается шорох шагов, и я резко оборачиваюсь.

Мост и охраняющие его сфинксы пропали. Вместо них я вижу невероятных размеров многоэтажное здание, пылающее светом факелов изнутри и снаружи, из-за чего квадратные входы сияют, как порталы в другой мир.

На ярком фоне выделяется фигура мужчины. Он обрит, верхняя часть тела не закрыта.

– А вот и ты, Кепри. Ты чего спряталась?

Быть этого не может.

Дежавю и неверие кружат мне голову. Так же меня впервые поприветствовал

Т. С. Элиот. И кажется, мужчина говорил на английском. Подразумевая, что меня здесь знают.

– Я… Я была…

Не могу ничего придумать, не знаю, чего от меня ждут.

– Она снова тебя звала. Поторопись.

Он разворачивается и пропадает в зелени с левой стороны, не издавая ни звука.

Я