алкоголя. Более убедительной истории о вреде славы я не знаю.

Что интересно, она первый встреченный мной в Саду творец, чей талант и творчество больше напоминают проклятие, чем благословение.

– Получается, ты готова? – Она кивает на мою тетрадь.

Я кладу ее на колени, провожу пальцами по золотым ветвям дерева на обложке.

– Да, готова.

– Хорошие новости. – Она вздыхает. – Я понимаю, конечно. Мне тоже нелегко далось.

– Ты боялась здесь петь?

Она саркастично фыркает.

– Милая, я боюсь петь везде. Но хватит про меня. Тебе стоит пройти к столу. – Она откидывает голову, показывая на магнолию за нами. – Как видишь, времени мало.

Я смотрю в ту же сторону, что и она, на блестящие листья и чаши белоснежных цветов, раскрывающих множество лепестков, как розы.

Каждый лепесток желтеет по краям. Некоторые и вовсе опали и теперь ковром расстилаются под нашими ногами, оставив тычинки без укрытия.

Мне становится дурно.

– Это из-за меня?

Она улыбается – мимолетно и грустно.

– Нам всем нелегко.

Простой ответ, но я глубоко задумываюсь.

«Бедствующий художник» – стереотип настолько распространенный, что я отмахивалась от него, как от выдумки. Но, может быть, размер таланта не пропорционален легкости творения? Может быть, все создатели, одаренные и не очень, с трудом приносят в этот мир плоды своего труда. Может, в сложном процессе рождения и таится природа искусства.

Я встаю, рассеяно прощаюсь с Джуди и иду по лужайке к столу с горами сокровищ и подарков.

Увижу ли я Сэма, прежде чем пройду по мосту?

Я разглядываю гостей в поисках черной жилетки и белой рубашки на широкой груди. Искал ли он меня с того захватывающего поцелуя?

Музыка стихает, когда я подхожу к столу, но не из-за меня. У ствола Древа на маленькой платформе стоит мужчина с открытой книгой в руках.

Разговоры замирают, гости стекаются ближе к чтецу.

Он начинает:

– В холодный ясный апрельский день часы пробили тринадцать.

Я качаю головой.

Дамы и господа… Джордж Оруэлл собственной персоной.

Я огибаю стол с едой так, что гости, не отрывающие глаз от писателя, не замечают меня.

Сцена, где сидели музыканты, пуста – видимо, чтение будет идти долго.

Все внимание на Оруэлла, и это мне на руку. Я хочу положить тетрадь на стол без торжественной шумихи, собрав в кулак всю «подарочность», и посмотреть, что случится, когда я осторожно перейду мост с мраморными сфинксами.

Но когда я проскальзываю между пианино и трехэтажным блюдом с тартами[9] на краю стола, из теней выступает силуэт, будто поджидавший меня все это время.

– Вот и ты наконец, К.

– Привет, А.

Я протягиваю тетрадь Агате, неуверенно улыбаясь.

Возьмет ли она у меня рукопись? Начнет читать?

Она много лет провела в Египте и на Ближнем Востоке, сопровождая своего мужа-археолога, из-за чего появились такие книги, как «Смерть на Ниле».

По тексту заметно, что я не много знаю о Древнем Египте. Я могу изучить вопрос и переработать текст позже. Но согласится ли она с таким подходом?

Нервные мурашки пробегают по коже и пропадают, как электрический заряд. Тетрадь – мой подарок Саду. Понравится или нет моя история Агате Кристи, одобрит ли она мой творческий процесс – наконец-то это неважно.

И внезапно я понимаю, почему все в Саду говорили о щедрости. Сочинять сцены, которые не войдут в конечный текст, писать черновые варианты, рисковать творить, хотя, может быть, из этого ничего не выйдет, беспечно вытворять – красками ли, глиной, словами, нотами, зная, что несмотря на тяжесть труда, что-то все равно будет потеряно… Это и есть щедрость и любовь к твоей аудитории.

Агата улыбается шире, будто читая мои мысли, и протягивает ладонь.

Я отдаю ей тетрадь.

– Здесь только начало. Но я не хотела терять время.

– Хм-м, – она кивает, пробегая пальцами по обложке. – Время не потрачено зря, если в результате ты продвигаешься ближе к своему произведению.

– Нет, я имела в виду – я переживала за Сад. И за Ч.

Ногтем она перелистывает обложку, просматривает содержимое первой страницы, подставляя тетрадь под свет свисающих фонарей.

– Египет? – Она смотрит на меня и улыбается.

Я киваю, чувствуя ком в горле. Почему я так переживаю? Я же не отдаю мою историю, не расстаюсь с ней. Она все еще моя.

Я не чувствую потерю.

Огонь в груди, подступающие к горлу слезы – это и радость, и уязвимость. Я расширяюсь, и одновременно меня держит в рамках имя, определяющее меня.

Рассказчик.

Агата возвращает мне рукопись и отходит в сторону, освобождая путь к столу с подарками.

Я делаю шаг. На столе все эстетично расставлено так же, как я разложила много ночей назад. Нахожу пустое место, идеальное по размеру для моей зеленой тетради, и ставлю рукопись между других листов.

Я вдруг чувствую, будто кладу цветок или свечку к их собратьям, когда в честь умерших люди несут к местам памяти цветы и свечи.

Но здесь все наоборот.

Сад чествует жизнь.

Эти подарки славят присутствующих здесь художников, их животворящую созидательную силу.

Я провожу пальцами по обложке тетради, но отпускаю. Отхожу от стола. Перевожу взгляд на Агату, затем осматриваю Сад.

Чего я ожидаю? Сказочный вихрь фейской пыльцы? Поток магии в воздухе, который вернет жизнь цветам и принесет Чарльза Диккенса обратно?

Ничего не вижу, не чувствую перемен. Оруэлл еще читает, гости завороженно слушают его видение мира. Для него 1984 настанет только через тридцать пять лет, но для меня этот год был больше, чем тридцать пять лет назад.

Агата кладет теплую руку мне на спину.

– Молодец, К. Твоя история, пусть еще маленькая и не готовая, часть большого мира Истории, что была, есть и будет. Ты одна из тех, кто пробуждает мир. – Она всматривается в мой профиль. – И ты готова идти дальше.

Точно.

Я почти забыла. Начало моей новой истории, подарок на столе – казалось, это финальная битва. Как будто я победила всех своих демонов и совершила невозможное.

Но одним словом – дальше – Агата напомнила мне, что все мои нечеловеческие усилия – лишь первый шаг, инициация, необходимая для настоящего испытания, чем бы оно ни было.

– Мост? – Я хочу удостовериться, что в следующую попытку не повторю ошибки, которую совершила с домиком.

Она улыбается.

– Я пойду, послушаю бредни Д. – Она хлопает меня по плечу. – Удачи, дорогая моя.

Она проходит мимо стола с едой и сливается с толпой под сенью Древа.

Я отворачиваюсь от них лицом к охраняемой кентаврами дороге, где меня ждут сфинксы и их мост.

Сфинксы –