— Принц может быть чужеземцем? — спросил он.

— Должен. Это необходимое условие, — подтвердил»она. — Таков обычай. Если сын вашей цивилизации станет принцем Леокады, тоесть женится на мне…

— Я готов, — перебил ее Стас с видом человека,идущего на муки во имя ближнего.

— Хм… Много вас таких… — усмехнулась Леокадия.

— А тебе не рановато замуж? — спросил я.

— Рановато, — подтвердила она, сердито блеснув вмою сторону большими, черными на этот раз, глазами.

И вот что она затем рассказала. Традиционно борьба за рукупринцессы длится семь лет. Каждый год с того дня, как ей исполняетсячетырнадцать, на Леокаде проходит турнир. И каждый раз по его окончаниипринцесса решает, станет ли очередной победитель принцем. Если она принимаетположительное решение, устраивается помолвка, турниры прекращаются, и когда ейисполняется двадцать, происходит бракосочетание. Леокадия уже отвергла двухпобедителей прошлых лет… Беда в том, что если она не выберет ни одного изшести, то за седьмого ей придется выйти замуж, кем бы он ни был.

— А среди претендентов каких только чудищ и страшилищнет… — сообщила она и даже плечами передернула от омерзения. — Однитолько рукокрылы с планеты Хню чего стоят…

— Как же так? — поразился я. — Неужели тебямогут отдать замуж за какого-то рукокрыла! А как же наследник?

— Все просто, — отозвалась она. — Еслипобелит НЕЧЕЛОВЕК, меня оплодотворят искусственно. — Стас покраснел, апринцесса продолжала, как ни в чем не бывало: — И специальная генетическаятехнология обеспечит сходство: ребенок будет обладать многими чертами моегомужа, кем бы он ни был. Среди моих предков тоже были негуманоиды, их чертыприсутствуют во мне. При этом биоадаптационная машина следит и за тем, чтобы отнегуманоидного родителя наследнику не передалось ничего, с точки зрения людей,отвратительного.

— У нее получилось, — ввернул Стас.

Оставив его льстивую реплику без ответа, Леокадияпродолжала:

— Почему, например, мои глаза постоянно меняют цвет?Это у меня от прадедушки — звероящера. Правда, у него было семь глазразного цвета… А способность к внушению через песни появилась в нашем родублагодаря тому, что мой прадед в девятом колене был самцом сирены с Титана.

— Да, невелика радость быть принцессой, — призналя.

— Я тоже так думаю, — кивнула Леокадия. — Ноэто мой долг. Родителей ведь не выбирают. Теперь вы понимаете, почему я такобрадовалась, что вы не поддались моим чарам? Очередной турнир состоитсябуквально на днях, и среди претендентов нет ни одного гуманоида. А вот сземлянами леокадийцы вообще существа одного вида, у нас даже дети без всякоймашины могут быть…

При этих ее словах Стас нервно закашлялся и поспешно прикрылрот рукой. Глянув на него, Леокадия фыркнула.

— Слушай, — сказал я. — А мы ведь тут вообщеслучайно оказались, и у человечества случайно появился шанс. Почему это другихприглашают, предупреждают, а нас — нет?

— Убедившись, что вновь открытый или давно известныйнам мир не совершит в ответ вероломную акцию и не попытается уничтожить Леокадуисподтишка, мы приглашаем его представителей принять участие в турнире,объясняем, что является ставкой, объясняем все про подобрение.

— Ничего этого не было! — воскликнул я.

— Потому что это касается нормальных миров. А болееневыдержанного и склонного как к агрессии, так и к суициду и мира, чем ваш, мыеще не встречали. Если бы вы не появились тут, у нас бы и мысли не возниклодать нам эту возможность. Впрочем, преувеличивать шансы и не стоит. Мне нехочется вас расстраивать, но я не хочу внушать вам и беспочвенные надежды. Делов том… Победить в турнире не так-то просто, но даже победа решит еще далеко невсе. Моим избранником сможет стать только тот… — Она помедлила, и я, недожидаясь, закончил за нее:

— Кого ты полюбишь. Так?

— Да, — кивнула она. — Да, это так. Я твердорешила не идти на компромисс и надеяться до последнего. Я не отвергнупобедителя, только если полюблю его. Но если этого так и не случится, моиммужем станет победитель седьмого турнира, кем бы он ни был.

Все было, как когда-то, давным-давно, когда мы стартовали измузея — треск, рев, перегрузка… Но на этот раз мы были умнее, иневесомость не застала нас врасплох. Мы были пристегнуты ремнями безопасности,и никакого неудобства, кроме ощущения, будто падаешь или качаешься на качелях,я не испытал. Еще о невесомости напоминал мешочек с финиками, который выплылиз-под кресла и болтался теперь у меня перед самым носом.

Но мне, честно говоря, было неспокойно. В голову лезли самыенеподходящие мысли. Я вспомнил, например, как Шидла когда-то объяснял мне, чтохроноскаф был сделан сфинксами одноразовым. А мы на нем уже сколько туда-сюдамотаемся — и сейчас, и в детстве… С другой стороны, раз до сих пор неразвалился, может, и еще немножко выдержит.

Я посмотрел на часы, было одиннадцать тридцать, значит,торможение хроногравитационного генератора нужно было включать в полпятого. ТутСтас потянулся к кнопке, над которой был нарисован глаз.

— Погоди! — остановил я его.

— А чего ждать? — удивился он. — Давай накосмос посмотрим.

— Еще неизвестно, что мы там увидим.

— Почему неизвестно? Звезды, Землю…

— Ты чем слушал, когда Шидла объяснял? Перемещение взаданное время происходит в гиперпространстве мгновенно. Но сейчас время заданоне было, и торможение не включилось автоматически, поэтому мы «по инерции»летим в будущее, находясь сейчас вне времени и пространства.

— То есть нигде и никогда?

— Вот именно.

— Слушай, я хочу на это посмотреть, — сновапотянулся Стас к кнопке.

— Не надо! — схватил я его за руку. — Мало ликак это выглядит? Вдруг мы ослепнем или с ума сойдем?!

— А вдруг мы там Бога увидим?

— Тогда точно ослепнем или с ума сойдем!

— А если нет? — упрямился Стас.

— Если Богу будет надо, чтобы мы его увидели, мы его итак увидим. А подглядывать за ним нехорошо!

— Хм… — задумался Стас, потом вздохнул: — Ну,ладно, допустим. Потерплю.

Только я отпустил его руку, как он тут же треснул по кнопке.Я даже рассердиться не успел. Корпус в некоторых местах растаял, образовавиллюминаторы. Но Бог в них не появился. И космос тоже. Вместо этого по стеклу,словно по экранам испорченных телевизоров, бежала быстрая бестолковаячерно-белая рябь.

— Болван же ты все-таки! — сказал я.