— Ты прав. Наверное, это потому, что у тебя раньше не былодевочек. Машины это и есть девочки. Ты не знал?

— О Господи! Ну давай…

— А иначе почему ты не назвал ее — Кристофер? — И она вдругхлопнула ладонью по сиденью. Эрни вздрогнул.

— Ли! Не надо.

— Не нравится, когда я ударяю твою девочку? — неожиданноядовито спросила она. Затем увидела боль в его глазах. — Прости, Эрни.

Он без всякого выражения посмотрел на нее.

— Кажется, моя машина не нравится никому — ни тебе, ни моемупапе, ни моей маме, ни даже Дэннису. Я на нее потратил три месяца жизни, но этоникому не нужно. — Его страстное желание уже прошло. Ему было холодно и немногомуторно в животе. — Слушай, наверное, нам лучше поехать. У меня нет покрышек наснег.

Он развернул машину и медленно повел ее по заснеженной,скользкой дороге, спускавшейся к городу. Огни Либертивилла и Монроэвиллапостепенно приближались к ним. Ли смотрела на них с некоторой грустью,чувствуя, что лучшая часть потенциально прекрасного вечера куда-то ускользнулаи больше не вернется. Она была раздражена и недовольна собой — неудовлетворена, как ей подумалось. Она ощущала тупую, ноющую боль в груди. Онане знала, позволила ли бы ему то, что эвфемистически называется «пройти всюдорогу», или нет, но сожалела о том, что все произошло не так, как ей хотелось…и не могла винить в этом никого, кроме себя самой.

Ее тело было неподатливым и усталым, такими же были и еемысли. Вновь и вновь она уже раскрывала рот, чтобы объяснить, что чувствовала…а затем закрывала его, боясь быть не правильно понятой; она и сама не вполнепонимала то, что чувствовала.

Она не ощущала ревности к Кристине… и все-таки ощущала. Эрнисказал не правду. Ей было хорошо известно, сколько времени он возился смашиной, но было ли это так плохо? Эрни знал свое дело, любил его, и машинаработала как часы… не считая этой забавной неполадки с милеометром, крутившимсяв обратную сторону.

«Машины — это и есть девочки», — сказала она. Она не думала,о чем говорила, просто сболтнула то, что было у нее на языке. Конечно, ее словабыли слишком поспешны, она вовсе не считала, что их семейный седан обладалкаким-то определенным полом, это был просто «форд».

Однако…

Забыть, избавиться от всех этих фокусов-покусов исамообманов. Ведь правда была гораздо более безумна и чудовищна, не так ли? Онане могла заниматься любовью с ним, не могла трогать его настолько интимно, атем более думать о том, чтобы привести его к оргазму таким способом (или дажедругим, настоящим — мысленно решала она, лежа в своей узкой постели и чувствуяновое, почти восхитительное возбуждение, владевшее ею), — не могла делать это вмашине.

В его машине.

Ибо самым безумным было ее чувство, что Кристина наблюдалаза ними. Чувство ревности, а может быть — ненависти к ней. Ибо несколько раз(как сегодня, когда Эрни плавно и бережно вел «фурию» вниз по скользкой дороге)она чувствовала, что двое из них — Эрни и Кристина — разыгрывали грубую,непристойную пародию на акт любви. Ибо Ли не ощущала, что ехала с Кристиной:когда она добиралась куда-нибудь с Эрни, то ощущала себя поглощенной Кристиной.И целовать его, заниматься любовью с ним казалось еще худшим извращением, чемэксгибиционизм, — это было как заниматься любовью в теле соперницы.

И самым по-настоящему безумным было то, что она ненавиделаКристину.

Ненавидела и боялась. В последнее время она не любила ходитьперед ее новой радиаторной решеткой или слишком близко к заднему бамперу; у неепоявились смутные мысли о том, что рычаг тормоза по каким-то причинам можетоказаться в нейтральном положении. У нее никогда не было таких мыслей об ихсемейном седане.

Но самым главным было то, что она не хотела иметь ничегообщего с этой машиной… не хотела никуда ездить на ней — даже с Эрни. За еерулем он казался совсем другим человеком, и она его по-настоящему почти незнала. Ей нравилось ощущать руки Эрни у себя на теле — на груди, на бедрах (онаеще не позволяла ему проникать в более сокровенное место, но подспудно желала,чтобы его руки проникли туда). Его ласки возбуждали ее. Но в машине ониказались грубыми… может быть, в ней Эрни выглядел менее страстным и болеепохотливым, чем был на самом деле.

Когда они свернули на ее улицу, она снова раскрыла рот,чтобы объяснить ему хотя бы часть своих чувств, но снова ничего не сказала.Зачем? Что конкретно она могла объяснить? Ничего. У нее было только этораздраженное настроение, и все. То есть… нет, была одна конкретная вещь. Но онане могла говорить о ней. Он был бы слишком задет ее словами. Она не хотела такзадевать его, потому что, как ей казалось, начинала по-настоящему любить его.

Но вещь все-таки была.

Конкретная вещь — запах. Запах гнили, пробивавшийся из-подновой обивки сидений и из-под начищенного коврика на полу. Он был, и он былочень неприятен. Почти тошнотворен.

Как будто однажды что-то забралось в машину и умерло в ней.

* * *

Он прикоснулся губами к ее щеке. Мелкие снежинки серебрилисьв конусе желтого света, падавшего из-под козырька над входной дверью. Он хотелпоцеловать Ли по-настоящему, но его смущал факт присутствия ее родителей застеной дома.

— Прости меня, — сказала она. — Я глупо вела себя.

— Нет, — проговорил Эрни, явно подразумевая «да».

— Да. — Она не хотела лгать и не решалась быть полностьюискренней. — Я хочу, чтобы мы были вместе, но боюсь, что не все можно делать вмашине. В любой машине. Ты меня понимаешь?

— Да, — сказал он.

Тогда, в машине, он очень разозлился на нее… ну, если бытьчестным, то едва сдержался, чтобы не совершить чего-нибудь. Но теперь, стоя наступеньках дома, он думал, что понимал ее, и удивлялся тому, что мог желатьчего-то, нежеланного для нее. «Я знаю, что ты имеешь в виду».

Она прильнула к нему, ее руки сплелись на его шее. Ее пальтобыло все еще распахнуто, и он чувствовал мягкую, пьянящую тяжесть ее груди.

— Я люблю тебя, — впервые сказала она и скользнула за дверь,оставив его, ошеломленного и разгоряченного, стоять на запорошенном снегомкрыльце.

Из оцепенения его вывела мысль о том, что Кэйботы моглипосмотреть в окно и увидеть одинокую человеческую фигуру, замершую перед ихдомом. Он повернулся и пошел к дороге, улыбаясь и потирая озябшие пальцы.

В том месте, где протоптанная тропинка пересекалась стротуаром, он остановился, и улыбка сползла с его лица. Кристина стояла уобочины, на стенках поблескивали растаявшие снежинки, освещенные краснымиогнями изнутри. Он оставил Кристину с включенным двигателем, и она заглохла.Уже во второй раз.