Сэнди взял бутылку и стал смотреть, как «камаро» будетзаезжать на стоянку. Сначала красные габаритные огни медленно удалялись втемноту, а затем Бадди потушил их. Еще позже перестал доноситься рокотдвигателя.

Сэнди отхлебнул немного «Техасского драйвера». Он знал, чтоесли попадется кому-нибудь пьяным, то скорее всего лишится работы. Но ему быловсе равно. Быть пьяным было лучше, чем высматривать, не появилась ли на дорогесерая машина службы безопасности аэропорта.

Он пил и прислушивался.

Звон разбитого стекла, приглушенный смех, скрежет металла.

Опять звон разбитого стекла.

Тишина.

Приглушенные голоса, затем громкое приказание Бадди:

— Вот сюда!

Какое-то бормотание. Снова Бадди:

— Плевать! Вот сюда, на приборную доску, я сказал!

Возня, ругань, смех.

Сэнди еще выпил и почувствовал себя немного лучше — покрайней мере немного пьяным.

Бутылка была наполовину пуста, когда голубой «камаро» выехализ дальних ворот терминала и спустился по пандусу. Сэнди стало не по себе.

— Ну вот и все, — сказал Бадди, когда машина поравнялась состеклянной будкой сторожа.

— Хорошо, — проговорил Сэнди и попробовал улыбнуться. Онзаметил, что глаза Бадди были налиты кровожадной злобой. Они его испугали, и,чтобы скрыть страх, он еще раз приложился к горлышку бутылки. Когда он выпил иперевел дыхание, то увидел, что Бадди все еще смотрит на него.

— Если тебя будут спрашивать в полиции, — сказал Реппертон,— то ты ничего не знаешь и ничего не видел: как будто все произошло до твоейсмены.

— Конечно, Бадди.

— У нас были перчатки. Мы не оставили следов.

— Конечно.

— Успокойся, Сэнди, — смягчившимся голосом произнес Бадди.

— Да, ладно.

Когда «камаро» отъехал и исчез из виду, Сэнди вылил в окноостатки «Техасского драйвера». Он больше не хотел его пить.

На следующий день Эрни и Ли после школы поехали в аэропорт,чтобы забрать Кристину. Они предполагали вместе совершить небольшое путешествиев Питсбург и сделать кое-какие покупки к Рождеству — они казались себе ужасновзрослыми. В автобусе у Эрни было хорошее настроение, он выдумывал всевозможныезабавные истории об их попутчиках и заставлял ее смеяться, несмотря на то, чтоу нее был один из «периодов», которые она обычно переносила тяжело и почтивсегда болезненно. Толстая леди в мужских рабочих ботинках была падшеймонахиней. Мальчик в ковбойке оказывался карточным шулером. И так далее, и такдалее. Она пробовала подхватывать игру, но у нее это выходило не так удачно,как у него. Она восхищалась тем, как он преобразился в последнее время… как онрасцвел. Лучшего слова она просто не могла найти. Она чувствовала в себесамодовольную гордость золотоискателя, который по нескольким признакамопределил драгоценные залежи под землей и был прав. Она любила его, и она неошиблась в нем.

На последней остановке они вылезли из автобуса и, взявшисьза руки, направились к парковочному терминалу.

— Неплохо, — сказала Ли. Она впервые приехала с ним заКристиной. — Всего двадцать минут от школы.

— Да, здорово, — согласился Эрни. — Но главное, что в семьестало спокойнее. Говорю тебе, когда мама в тот вечер пришла домой и увиделаКристину рядом с гаражом, у нее случился нервный припадок.

Ли рассмеялась и подставила лицо ветру. После ночногозаморозка температура повысилась градусов до пяти, но все еще было прохладно.Такая погода ее радовала. Что же за рождественские покупки без холодноговоздуха? И внезапно она стала радоваться всему, всей своей жизни. И любви.

Она подумала о том, как любила его. У нее уже былиувлечения, и однажды в Массачусетсе ей даже казалось, что она могла полюбить,но этот парень был просто шик. Иногда он доставлял ей неприятности — егоодержимость машинами была способна вывести из себя кого угодно, — но даже этинечастые огорчения играли большую роль в ее чувстве, богаче которого она незнала. И отчасти оно даже ей самой представлялось довольно эгоистичным — черезнесколько недель она должна была начать завоевывать его… и победить его.

Они пробирались между рядами машин, тянувшихся до самогоконца стоянки. Им навстречу, ревя двигателем, выехал американский спортивныйавтомобиль. Эрни начал говорить что-то о Дне Благодарения, но после первых жеслов его голос был заглушен слаженным рычанием восьми цилиндров, гулкоразносившимся под сводами терминала, — и она повернулась к нему, удивленноследя за беззвучно шевелящимися губами.

Внезапно его губы перестали шевелиться. Он замер на месте.Его глаза широко раскрылись… а затем, казалось, медленно поползли из орбит.Губы неожиданно скривились, а рука, державшая Ли, до боли стиснула ее суставы.

— Эрни…

Рев спортивного автомобиля затих где-то вдали, но он ничегоне замечал. Его лицо словно окаменело. Она подумала: «У него сердечный приступ…удар… что-нибудь такое».

На один невыносимый момент его рука с такой силой сдавила еекисть, что Ли показалось, ее кости не выдержат и сломаются. Его щеки былисмертельно бледными.

Он выговорил только одно слово: «Кристина!» — и неожиданновыпустил ее руку. Затем он рванулся вперед, задел ногой за бампер «кадиллака»,чуть не упал, но удержался и побежал вперед.

Наконец она поняла, что случилась какая-то неприятность смашиной — машина, машина, опять эта проклятая машина, — и почувствовала злость,смешанную с отчаянием. В первый раз у нее мелькнула мысль о том, возможно либыло полюбить его, мог ли Эрни позволить любить себя.

Ее злоба угасла в тот момент, когда она посмотрела… иувидела.

* * *

Эрни побежал к тому, что осталось от его машины, и застыл воцепенении, вытянув руки вперед и отклонив назад голову, в классической позежертвы перед развязкой трагедии.

Несколько секунд он стоял так, как будто хотел остановитьмашину или весь мир. Затем опустил руки. Его кадык перекатился вверх и вниз,когда он проглотил что-то — стон или плач, — и горло напряглось, отчетливовырисовывая каждую вспухшую артерию и вену. У него было горло человека,пытающегося поднять пианино.

Ли медленно двинулась к нему. Ее рука все еще болела иназавтра должна была онеметь, но сейчас она не обращала на нее никакоговнимания. В порыве сочувствия ей казалось, что она могла разделить его горе ипомочь ему. Лишь гораздо позже она осознала, как мало в тот день он нуждался вней и как много ненависти скрывал от нее.