На Вальхема тяжеленной гирей вдруг обрушилось осознание простого факта, что он остался совершенно один. Наступили новые времена, и жизнь в одночасье совершила резкий поворот. Все те, кого он еще вчера называл своими знакомыми, теперь будут шарахаться от него как от прокаженного, и на помощь или поддержку с их стороны рассчитывать не приходится. Сильный страх способен радикально менять взгляды людей и открывать даже самые потайные и темные двери их душ. Что ни говори, а Голстейн умел быть… доходчивым.

Так что делать-то?! Уйти в лес и переждать там некоторое время? Можно какой-нибудь шалаш или землянку себе соорудить для защиты от непогоды. Правда без огня тяжко придется, особенно по ночам, и что он будет там есть?

Вальхем покосился на сложенные рядом железки, с некоторым сожалением подумав о том, что не может ими питаться, в отличие от Аврума. Немного подумав, он скинул куртку и завернул в нее подготовленный для своего странного знакомого гостинец.

«Мать наверняка ругаться будет, что я ее опять испачкал», – мелькнула у него в голове мысль, тут же разлетевшаяся на тысячу мельчайших осколков от столкновения с реальностью. Какая куртка?! О чем он вообще?! Будет самым настоящим чудом, если он вообще когда-нибудь снова увидится с ней и с отчимом!

У Вальхема защипало в глазах, и он торопливо завязал свой куль, после чего взвалил его на спину и раздвинул пару досок в заборе. Он и сам не знал, почему решил отправиться к Авруму. Вряд ли мальчишка ожидал хоть какой-то помощи от огромной каменной глыбы, но в данный момент это странное создание оставалось единственным, кого Вальхем мог назвать своим другом.

Глава 19

– Империя довольно долго игнорировала тот откровенный бардак, что творился на ее окраинах, – Голстейн остановился посреди кузницы и сложил руки за спиной, демонстрируя разительный контраст между закопченной и замызганной окружающей обстановкой и идеально отглаженным офицерским мундиром, – преступно долго на мой взгляд. Но теперь подобная вольница в прошлом, Божественные Братья более не намерены снисходительно закрывать глаза на творящееся повсеместно беззаконие. Мы растем и с каждым годом становимся все сильней, в немалой степени благодаря тому, что решительно устраняем все обнаруживаемые слабости. Очаги разложения, подобные Цигбелу и его окрестностям, будут ликвидироваться без каких-либо сантиментов и жалости. Рано или поздно, но на всей территории Империи будет утверждена власть Закона. Именно для этого я сейчас здесь.

Он умолк, переводя взгляд с насупившегося Торпа на его супругу, которая, напротив, смотрела на генерала с явным вызовом, скрестив руки на груди и дерзко вздернув подбородок.

– Вам прекрасно известно, – продолжил Голстейн, – что поклонение Темным Пастырям объявлено ересью, а хранение их образов и, паче того, их Амулетов – тяжкое преступление, за которое предусмотрено весьма суровое наказание.

Он выразительно скосил глаза на прямоугольное светлое пятно, оставшееся на стене в том месте, где еще недавно висела Пастырская икона. Кузнец и его супруга упорно продолжали хранить молчание, а потому Инспектор заговорил снова.

– Мне, в свою очередь, стало известно, что один такой Амулет вы как раз прячете у себя дома. Отдайте его добровольно, и я не стану доводить дело до суда. Вы – уважаемые люди, и ваша кузница по праву считается одной из лучших в округе, любые ваши проблемы неизбежно отразятся и на ваших соседях, которые так или иначе зависят от того, что вы делаете. Прошу, подумайте об этом и примите единственно правильное и верное решение.

– Лучшая, – тихо буркнул Торп.

– Что, простите?

– Я говорю, моя кузница – не «одна из лучших». Она – лучшая!

– Тем более! – улыбнулся Голстейн. – Ну, что скажете?

– Пастырей почитали наши отцы и деды! – решительно заявила Хелема, а Торп только тяжело вздохнул. – И мы не променяем веру наших предков на какой-то скороспелый новомодный культ!

Ни один мускул не дрогнул на лице генерала, но оно словно окаменело, и из его глаз начисто исчезла даже та бледная тень доброжелательности, что проглядывала в них еще секунду назад.

– Хорошо, – сухо заговорил он. – Я сделаю вид, что не слышал ваших богохульств в адрес Светлых Братьев. Более того, скажу прямо – до тех пор, пока ваши верования не выплескиваются на публику, мне абсолютно безразлично, кому вы возносите молитвы у себя дома. Поклоняйтесь кому хотите, только воздерживайтесь от хулы на Братьев – и Империи не будет до вас никакого дела. Меня сейчас интересует только Амулет! Все прочее несущественно.

– Шиш тебе, а не Амулет! – Хелема выбросила вперед руку, сунув Голстейну под нос скрученный кукиш.

– Прекрати! – рявкнул на супругу кузнец, схватив ее за плечо и резко рванув назад, хотя его запоздалая реакция уже не могла ничего исправить.

Скрипнула дверь, и в кузницу вошел Верерг. В руке он держал надкушенный пирожок, один из тех, что Хелема напекла сегодня к завтраку.

– Мальчишки нигде нет, – отчитался он, не переставая жевать. – Ребятня говорит, что он часто подолгу в лесу пропадает. Видимо, он и сейчас где-то там.

– Жаль, – Голстейн недовольно поджал губы, – это несколько осложняет задачу. Слишком уж упрямый народ нынче пошел.

– Какого черта ты шарил в моем доме?! – на сей раз завелся уже сам Торп. – А ну иди-ка сюда, я тебе сейчас руки-то переломаю!

– Эй! Эй! – попятился Верерг. – Не так шустро!

– Зачем вам понадобился Вальхем? – Хелема словно не видела и не слышала, что происходит вокруг. – Вы что, собирались угрожать мне, взяв его в заложники?!

– Но вы же сами не захотели решить вопрос полюбовно! – развел руками Инспектор, из-за спины которого выглядывал отступивший бородач.

– Что? – Торп нахмурился, крутя головой и глядя поочередно то на жену, то на генерала. – О чем речь-то?

– Этот мерзавец, – Хелема наставила на Голстейна подрагивающий от едва сдерживаемого гнева указательный палец, – собирался угрожать нашему сыну, чтобы сделать нас более сговорчивыми! К счастью, Валик ему не попался, так что его план не сработал. А теперь – вон из нашего дома! И чтобы глаза мои вас больше не видели!

– Вы слышали? – такой поворот словно сломал какую-то плотину в душе кузнеца, и на смену еще недавно испытываемому им страху пришла нешуточная ярость. Он сжал кулаки и двинулся на непрошеных гостей. –