И вновь не мог себя заставить. Все изменилось. Раньше он былбы беглецом-одиночкой п о н е в о л е.Поскольку лучше было бежать в одиночку, нежели оставаться на нарах. А теперь онбоялся остаться один. Боялся, и ничего тут не попишешь.

Он ощущал себя марсианином, вдруг оказавшимся на чужойпланете. Все вокруг было ч у ж о е. До сих пор тайга,чащоба, дебри были лишь декорацией для приятных пикничков хозяев жизни. Связь спривычной цивилизацией оставалась всегда и везде – либо машины, либо арендованныйкораблик, либо снегоходы. Рядом всегда имелась обслуга: егеря, шофера, прочиемотористы и рулевые. В любой момент можно былов е р н ут ь с я. По большому счету, словнобы и не покидал города. Шантарск всего лишь раздвигался до немереных пределов,и не более того.

Теперь все иначе. Он остался бы один-одинешенек. Один наодин с этим необозримым зеленым морем – Ален Бомбар, бля… У Бомбара хоть компасбыл. А тут и компаса нет. И есть ли за сопкой человеческое жилье, ещенеизвестно. Вряд ли.

Так что эти двое, без стеснения обнимавшиеся в метре отнего, казались единственным шансом на спасение. В глубине души он чуточкупрезирал себя за то, что остался сидеть, не ушел в тайгу, но ничего не мог ссобой поделать… В вовсе уж бездонных глубинах подсознания истошно вопил крохотныйгородской человечек, жесткий и уверенный в себе лишь на шумных улицахсибирского мегаполиса.

– Ох, Эмиль…

– Слушайте, – сказал Вадим сквозь зубы, несдержавшись. – Вы бы уж так нагло не обжимались… Я и обидеться могу.

Черт дернул за язык… Увидев бешеные глаза Эмиля, он поневолевскочил, потянулся к карману. По-своему истолковав его движение, Эмиль рявкнул:

– За ножом, сука?!

Секунду они стояли друг против друга – потом словно вихрьналетел, Вадим оказался на земле, ничего не успев сообразить. Зато в следующиймиг не осталось неясностей, когда грубый ботинок пару раз влепил ему под ребратак, что Вадим взвыл, вертясь ужом.

– Еще хочешь? – рявкнул Эмиль, стоя над ним сотведенной для удара ногой.

Рядом вдруг оказалась Ника, казавшаяся распластанному наземле Вадиму невероятно высокой, с надрывом вскрикнула:

– Дай ему, как следует! Пинком по зубам! Палач выискался,вешатель! Дай ему, выблядку, чтобы зубы брызнули!

И сама неумело попыталась пнуть от всей души. Вадим зажаллицо ладонями, защищаясь от удара. Правда, новых ударов не последовало. Прошлокакое-то время, он осмелился отнять руки от лица, а там и слегка приподняться.

Эмиль оттащил Нику, бросил вполголоса:

– Да не пачкайся, малыш, об это дерьмо…

– Я, стало быть, дерьмо? – покривил губы Вадим,осторожно пытаясь встать на ноги. В боку кольнуло. – А вы тогда кто? Замоей спиной трахались, как хомяки…

Отшатнулся – Эмиль одним прыжком оказался рядом, рывкомподнял на ноги, зажав воротник бушлата так, что едва не придушил. Прошипел влицо:

– Отдай нож, гандон! Ну?! Вот так… – Небрежно сунул кухонныйтесак в боковой карман лезвием вверх. Тряхнул Вадима, взяв за грудки: – Изапомни накрепко, козел: здесь ты не босс, а дерьмо дизентерийное. Усек? Каюсь,спали вместе, и неоднократно. Вот только вешать тебя не собирались.

– А будь вы на моем месте? – пискнул Вадим придушенно.

– Если бы у бабушки был хрен, она была бы дедушкой! –вдруг выкрикнула утонченная, рафинированная супруга, от которой Вадим в прежнейжизни не слышал ничего непечатнее «черта». – Не мы тебя вешали, а ты нас.Что тут виртуальничать… Эмиль, а давай его бросим к фуевой матери? Пусть одинтащится… – и мстительно улыбнулась: – Как повезет…

– Да зачем? – Эмиль осклабился по-волчьи. – Мы жесовременные люди, самую малость затронутые цивилизацией… Пусть плетется снами. – Он встряхнул Вадима: – Только изволь запомнить, мразь: тут тебе неШантарск. Начинают работать простые, незатейливые первобытные законы. Естьма-аленькое странствующее племя. У племени есть вождь, есть любимая женщинавождя… И есть гнойный пидер, которому место у параши. Тебе объяснять, комуотведена сия почетная должность, или сам допрешь? Короче, все мои приказывыполнять беспрекословно. В дискуссии не вступать, поскольку права голоса неимеешь. Скажу «иди» – идешь. Скажу «соси хрен» – сосешь.

– Вот последнее – совершенно ни к чему, – серьезносказала Ника. – А то я ревновать буду… Тебя, понятно, не его…

– Малыш, я ж чисто фигурально, – усмехнулся Эмиль, намиг подобрев лицом, но тут же обернулся к Вадиму с прежним волчьим оскалом: –Для пущей доходчивости и образности. В общем, поселяешься к параше. И попробуйу меня хвост поднять… Если не нравится – уматывай один. На все четыре стороны.Вон какой простор… Ну? – Долго смотрел Вадиму в лицо, ухмыльнулся: – Непойдешь ты один, гад, обсерешься…

Встряхнув в последний раз, оттолкнул без особой злобы,отошел к Нике. Достал запечатанную в целлофан колбасу и стал ловко распарыватьножом обертку, пояснив:

– Надо поесть, малыш. Идти будем долго…

Вадим, вновь превратившийся в этакого человека-невидимку,сквозь которого беспрепятственно проходят взгляды, присел у дерева и закурилочередную сигарету. Как ни странно, он не ощущал никакой обиды, злости. Потомучто все другие чувства перевешивала тревога и страх за жизнь…

Он никогда не считал себя суперинтеллектуалом, относился ксобственным мозгам довольно самокритично: неглуп, что уж там, но не гений. И нив коем случае не провидец. Однако сейчас, в какие-то доли секунды, он словно быпревратился в доподлинного прорицателя, увидел собственное будущее в жуткойнеприглядности.

ЖИВЫМ ЕМУ ИЗ ТАЙГИ НЕ ВЫЙТИ.

Эмиль его рано или поздно прикончит. И это не пустые,надуманные страхи, это доподлинная реальность. Эмиля он, как ни крути, зналдавненько, изучил неплохо. Ничуть не похоже, чтобы тот после пережитого озверелнастолько, что утратил трезвый расчет. Эмиль всегда, при любых обстоятельствахбыл расчетлив, и его любимая поговорочка, строчка из забытой совдеповскойпесенки: «Ничто нас в жизни не может вышибить из седла» – отнюдь не бравада.Словно некое озарение посетило – в глазах Эмиля Вадим читал свою судьбу так желегко, как читает грамотный человек бульварную газетку.

Удобнейший случай. Нарочно не придумаешь. Второго такогослучая в жизни не будет. Если Вадим не вернется из тайги, Эмиль одним махомполучает в с е. И Нику, а с Никой – все акции Вадима. И фирму –как раз Эмилю не составит особого труда перехватить штурвал: он и так долгостоял на капитанском мостике, пусть в подчиненном положении, на вторых ролях.Даже не придется вникать, осваиваться, все само упадет в руки.

По глазам видно – он уже решил. И, что тягостнее, Никавряд ли кинется с плачем на Вадимов хладный труп, вряд ли оросит его горючимислезами. Еще и оттого, что в ее жизни мало что изменится: Ромео по-прежнемурядом, все остается как прежде, разве что законный муженек приказал долго жить.