– Вы, пожалуйста, нас поймите, – попытался немногосгладить ситуацию Сергей. – Такой случай удачный. Вы бы нас оченьвыручили. И деньги мы вам хорошие предлагаем. Это же, как я понял, парныйрисунок? То есть всего два рисунка? Значит, за все получите пятьдесят тысяч. Ик тому же полную защиту любых ваших интересов в случае возникновенияконфликтных ситуаций. Пожизненно. Паша, я все правильно сказал?

Паша утвердительно кивнул головой, встал и направился кдвери.

– Куда это он? – насторожился Наумкин.

– В машину пошел, за деньгами. Эти ребята – люди слова.Сказали заплатят – значит все. И деньги при себе.

– А если бы я отказался? – на всякий случайспросил Борис Леонидович.

– Это было бы ошибкой, – коротко бросил Сергей.

Недолгую сделку Паша завершил столь мощным рукопожатием, чтоедва не раздавил Наумкину пальцы.

– Ты не обижайся, нужное дело сделали. Надеюсь,картинки стоят таких денег.

До утра Борис Леонидович пил успокоительное, проклинаяАристарха Заречного, город Перегудов и всю его администрацию.

* * *

Борис Леонидович страшно переживал потерю второй парырисунков. Если первая сделка была добровольной, потому что позволила ему решитьпроблему с жильем, то второй случай был чистой воды вымогательством, и этосводило Бориса Леонидовича с ума. Теперь он беспрестанно задавался одним и темже вопросом: что же именно он продал Заречному, а после и этим отмороженнымсоветникам и поклонникам мэра? Старые итальянцы… А вдруг это кто-то иззнаменитых мастеров? Какой-нибудь неизвестный шедевр?

Проведя несколько дней в метаниях, Наумкин решил, наконец,остановиться и спокойно проанализировать сложившуюся ситуацию. Последниесобытия отняли у него слишком много сил и нервов. Он чувствовал себя разбитым иопустошенным. Теперь надо было восстановиться, а заодно решить, что делатьдальше. Все-таки два рисунка у него пока что остались.

Единственной и главной задачей по-прежнему оставалосьустановление их автора. Интуиция подсказывала – надо искать, причем искатьбыстро. Пока еще не поздно, пока два маленьких шедевра еще принадлежат ему.

И Наумкин переквалифицировался в сыщика-любителя. Начал он стого, что проштудировал всю доступную ему справочную литературу по живописи.Однако ресурсы библиотек города и местных частных собраний быстро иссякли.Тогда он решил взять внеочередной отпуск и поехать в Питер, а потом, еслипотребуется, в Москву – искать следы рисунков в специализированныхкнигохранилищах и архивах. Еще он надеялся по возможности получить консультациюу кого-нибудь из крупных столичных специалистов. Со всеми, разумеется,необходимыми предосторожностями. Для этого Наумкин заранее запассяфотографиями, которые собственноручно сделал с рисунков, запечатлев такжекрупным планом и отдельные их фрагменты.

Иван Никодимович Пыреев, директор музея, очень не хотелотпускать ценного сотрудника в самый разгар туристического сезона – водитьэкскурсии и без того особо было некому. Но Наумкин проявил в этом деле непоколебимуютвердость, сославшись на то, что со здоровьем в последнее время совсем плохо ичто необходимо срочное обследование в одной из столичных клиник. Пыреев сдался,и Борис Леонидович тут же отбыл в северную столицу.

В Питере Наумкин задержался на неделю, к концу которойсовершенно обалдел от гигантского объема дополнительных знаний, приобретенныхим в бесчисленных городских библиотеках и музеях. К несчастью, вся полученнаяим информация оказалась совершенно бесполезной и ни на шаг не приблизила его кразгадке тайны рисунков.

Тогда Наумкин двинулся в Москву. Но и здесь поиски вскорезашли в тупик. Борис Леонидович проштудировал, кажется, почти всю существующуюв стране литературу о западноевропейском рисунке 14–18 веков, или, во всякомслучае, большую ее часть. Горизонты его искусствоведческих познаний расширилисьчрезвычайно. Сейчас он мог бы свободно читать студентам лекции об историирисунка, развитии графических приемов, разнообразии и выразительныхвозможностях различных техник рисунка, о приверженности отдельных эпох ипериодов к определенным технологическим рецептам.

Теперь он мог квалифицированно порассуждать об особенностяхразвития рисунка в разные периоды итальянского Возрождения, в частности, почемуво второй половине кватроченто их заметно меньше, чем в начале чинквеченто. Могпрофессионально посетовать на то, что слишком мало работ сохранилось от первойполовины кватроченто и треченто и много интересного рассказать о венецианскойшколе и флорентийском маньеризме, о графическом наследии великих Микеланджело иРафаэля. О чудесных рисунках менее известных неискушенной публике мастеров,таких как Пизанелло, Андреа дель Сарто, Франческо Граначчи…

Но при всем при этом Наумкин не мог самого главного –назвать фамилию автора рисунков, которые он нашел в старинном архиве, присвоили собирался продать. А продавать такой товар, не зная имени художника, безумнорискованно. Вдруг это настоящий шедевр, работа кого-нибудь из знаменитых?Прозеваешь такой важный момент, продешевишь и будешь потом всю жизнь волосы насебе рвать.

Ах, если бы он нашел упоминание об этих итальянскихцветочках в чьей-нибудь монографии! Если бы наткнулся на репродукцию или хотябы их описание в каком-нибудь каталоге или альбоме, да где угодно! Но нет,трехнедельный отпуск Бориса Леонидовича подходил к концу, а ни одной, дажесамой маленькой зацепки у него по-прежнему не было.

Наверное, экспертиза могла бы решить все вопросы, однако издесь было множество подводных камней. После случая с Заречным Борис Леонидовичстарался быть очень осторожным, поэтому боялся обращаться по такому деликатномувопросу к незнакомым людям. А среди его знакомых, к нынешнему моменту, ксожалению, немногочисленных, нужных специалистов не было. Несколько раз Наумкинвсе же пытался получить консультацию у разных научных работников, однако всеего хитро построенные расспросы обязательно заканчивались просьбой показать всюработу или хотя бы ее фрагмент, пусть даже и в виде фотокопии. И хотя снимки уНаумкина были, показать их специалистам он так и не отважился.

Так или иначе, но отпуск заканчивался, а дело не сдвинулосьс мертвой точки. До возвращения домой оставалось всего три дня.

* * *

– Борис, ты ли это? – неуверенно окликнул Наумкинакакой-то длинный и тощий мужчина в шляпе. Глубокий низкий голос показалсяБорису Леонидовичу знакомым, да и сам мужик смутно напоминал кого-то, но когоименно, Наумкин никак не мог вспомнить.

Дело происходило на платформе станции метро «Алексеевская»,откуда Наумкин начинал свои ежедневные рабочие поездки по музеям и библиотекам.Встретить посреди Москвы знакомого практически невероятно, поэтому БорисЛеонидович решил, что мужчина в шляпе попросту обознался. Вежливо улыбнувшись,Наумкин отправился было дальше, но тощий крепко схватил его за рукав.

– Боря! – уже твердо воскликнул он. – Это жея, Виктор Селиванов! Витька!