Эмили не выдержала первой. Схватила бумаги, развернула их и принялась жадно изучать, а Элизабет с трудом удерживала себя на месте, чтобы не выдернуть у нее листки и не бросить их в камин, пусть даже в жаркий августовский вечер в нем не горел огонь.

— Энтони — честный человек! — подала голос Ребекка, очевидно, только сейчас осознавшая обвинения незнакомца, и Эшли воззрился на нее с недоумением, скорее, правда, вызванным присутствием неизвестной ему девушки в Ноблхосе, нежели ее слабыми возражениями.

— С кем имею честь?.. — начал было он, однако его прервала Эмили, выставившая вперед руку с бумагами.

— И что? — возмущенно спросила она. — Мало того, что по-итальянски, так еще и о некой Энрикетте Виллани зарабатывавшей на жизни танцами в тавернах и скончавшейся в нищете в возрасте тридцати одного года. Какое отношение это имеет к мистеру Риду?

— Такое, что Энрикетта Виллани была его матерью, — снисходительно склонив голову набок, отозвался Эшли. — Так что его благородное происхождение попахивает сточной канавой.

— Выбирайте слова, молодой человек! — недовольно посоветовал Томас Уивер. — Кем бы ни была мать мистера Рида, его отец счел возможным дать ему свою фамилию, а значит, он ничуть не в меньшей степени джентльмен, чем мы с вами!

На лице Эшли отразилось такое оскорбление, что Элизабет, пожалуй, пожалела бы его, если бы не имела сейчас почти непреодолимого желания высказать кузену все, что она думает по поводу его высокомерия и пренебрежения по отношению к другим людям. Даже ее безупречный отец нашел для Энтони оправдание, с которым Элизабет была совершенно согласна, так что не Эшли было судить! И если это все, что он мог предъявить…

— На то, что ваш джентльмен промышлял воровством, в результате которого на него завели дело, вы тоже предпочтете закрыть глаза? — сквозь зубы процедил Эшли. — В таком случае позвольте откланяться: мне тошно находиться в одной зале с подобными двуличными людьми!

Томас Уивер тяжело поднялся из-за стола: брови его сдвинулись к самой переносице, дыхание стало глубоким и шумным. Элизабет еще никогда не видела отца настолько разгневанным.

— Ты кидаешься серьезными обвинениями, Эшли! — негромко, словно слова не давались ему, проговорил он. — И если твой единственный свидетель — миссис Бенсон…

— Мне не надо свидетелей! — огрызнулся Эшли. — У меня на руках выписка из того самого дела! Джордж Рид выгородил младшего братца, возместив каждому пострадавшему нанесенный ущерб, однако совсем скрыть преступление не сумел! Можете ознакомиться, мой доверчивый дядюшка: наверняка вы еще никогда не видели подобных вещей!

C этими словами он эффектным движением вытянул из рук Эмили один из листков и с довольно-таки издевательским поклоном протянул его ее отцу. Томас Уивер, не обращая на кривляние племянника внимания, развернул бумагу и углубился в чтение.

Элизабет замерла, забыв, как дышать, и запретив себе думать о чем бы то ни было, пока не увидит реакцию отца. Тот не станет хитрить и искать подвох, немедля высказав свое мнение об открывшихся подробностях жизни своего спасителя, и Элизабет ждала его со столь сильной тревогой, что физически ощущала каждую новую секунду, наполняющую сердце неподвластной паникой и острым желанием не знать ничего из того, в чем сейчас пытался разобраться отец.

— Этой бумаге пятнадцать лет, — наконец заметил Томас Уивер, и Элизабет вздрогнула, словно теперь должна была услышать собственный приговор. — Это значит, что Энтони Риду в тот момент было одиннадцать.

— Это что-то меняет? — нахмурился Эшли. — Кажется, воровство в нашей стране считается преступлением вне зависимости от возраста злоумышленника.

Отец вздохнул. Элизабет сжалась, понимая, что брат прав и что даже папа не сумеет отвести эту беду. Слишком серьезным было обвинение. Но как же Энтони?…

— Ты в детстве тоже обчищал чужие сады, Эшли, разве нет? — напомнил Томас Уивер, усаживаясь обратно на стул. Эшли обжег его взглядом и скрестил руки на груди.

— Вот только я выносил из них не фамильные часы, броши с драгоценностями и золотые монеты! — отрезал он. — А вы, если прочитали список украденного, заметили, что там были отнюдь не яблоки!

— Однако же ты и не голодал, — покачал головой Томас Уивер. — Развлекался. А сейчас осуждаешь человека за подобный проступок, не зная всех обстоятельств.

— Если вы намекаете на бедность его матери-танцовщицы… — презрительно начал было Эшли, но Элизабет по категоричному выражению отцовского лица поняла, что речь совсем об ином.

— Отнюдь, — ответил тот. — Я помню юного Энтони Рида уже в Кроукомбе. На него было жалко смотреть, до того он был худ. Джордж не жаловал сводного брата; допускаю, что он не особо заботился и том, чтобы тот был сыт…

У Элизабет перед мысленным взором живой картиной мелькнули замученные голубые глаза, словно запавшие в глубину обескровленного лица, и она невольно тряхнула головой. Разве могла она знать Энтони до его отъезда в Итон? Ей тогда было только шесть лет, но его бы она не забыла. Однако этот взгляд мог принадлежать лишь ему, и Элизабет зажмурилась, стараясь хоть что-нибудь вспомнить, но надменный голос кузена не позволил ей этого сделать.

— Он выкупил его у полиции! — напомнил Эшли. — И это дает однозначный ответ на вопрос, кого из братьев считать злодеем, а кого — его жертвой!

Томас Уивер вдохнул, очевидно, готовясь к новому сражению, но его опередил тонкий надрывный голос с другого конца стола.

— Да как вам не стыдно?! — Ребекка поднялась со своего места: руки ее были прижаты к груди, а глаза наполнены слезами. — Да как вы можете?! Энтони… И мистер Рид… Да он же отца!.. И всех жен!.. И меня пытался!.. Он!.. Он просто!.. Он же зверь настоящий!.. Он и Энтони наверняка собирался!.. И если Энтони воровал, то только потому, что не мог иначе! Он самый честный, самый добрый, самый хороший человек на свете! А вы!.. — она наградила Эшли таким взглядом, словно хотела спалить на месте. — Вам лишь бы голубая кровь по жилам бежала! А с ней что же — людей губить можно?! Кто дал вам право оскорблять Энтони?! Да вы и мизинца его не стоите! Если бы я только знала!..

— Миссис Рид, я полагаю? — наконец догадавшись, кто перед ним, осклабился Эшли. — Ну от вас-то мы иного и не ожидали. Как видно, ваш любовник стоил того, чтобы погубить из-за него свою душу! Как же вы его к Лизбет-то отпустили? Или вы…

— Эшли! — хором оборвали его сразу четыре возмущенных человека, и только Ребекка — бледная, испуганная, ничего не понимающая — переводила взор с одного вытянувшегося лица на другое, и, видимо, в одном из них прочитала объяснение, потому что содрогнулась, закрыла глаза ладонями и, надрывно всхлипнув, бросилась к лестнице. Эмили, не сдержав в адрес кузена неприемлемого для леди слова, кинулась вслед за подругой. Элизабет посмотрела на отца и его сжатые до хруста кулаки и совершенно четко осознала, что через пару секунд произойдет. Томас Уивер не потерпит гнусности даже от самых близких. А оскорбление гостьи он мог назвать лишь именно так. И тогда…