Кирилл снял с полки бутылку «Кристалла», две стопки. Онивыглядели пыльными и залапанными, из них явно кто-то уже пил, причем давно, носейчас Герману было все равно, а Кириллу – тем более.

Кирилл налил по полной, выпили до дна. На закуску из того жестеллажа были вынуты какие-то печенюшки, рассыпающиеся при малейшемприкосновении.

Никто ничего не говорил, да и не о чем. Кирилл сразу налилеще, выпили по новой, залпом, как воду. Водка жгла горло, но и только.

– Что ж ты с Ладой не поехал? – нашел наконец силы выдавитьГерман.

Кирилл блеснул на него взглядом, в котором выражалось нечтовроде тупого изумления.

– Ты что, сдурел? Она ж меня боится.

– Как это? – сквозь пересохшее вдруг горло выдавил Герман.

– Да так… – тяжело вздохнул Кирилл, уставясь в пол, накотором тоже валялись рисунки. На одном из них отчетливо отпечатался грязныйслед башмака. – Я теперь дома сижу, – проговорил не поднимая головы. – Когдавсе случилось, мне не до фирмы стало. Сам понимаешь… Упустил кучу заказов, да ивообще… как-то невмоготу стало тащить на себе трудовой коллектив. Плюнул навсе. Теперь вот работаю по договору с одним крупным издательством, делаю дляних художественное редактирование, цветоделение. Иногда частным образом ко мнеприходят – дотянуть цвет, фон заменить, подредактировать рисуночки, всякоетакое…

Кирилл бубнил на одной ноте, но это не раздражало Германа.Ему как раз нужно было время собраться, чтобы завести невыносимый разговор.Отсрочка пришлась очень кстати, но в конце концов он задал свой первый вопрос:

– Лада тебя боится, потому что считает, будто ты в чем-товиноват?

Кирилл содрогнулся, и Герман понял, как ужасно прозвучалиэти слова. Попытался их исправить:

– Я имею в виду, может, ты чего-то недосмотрел, как-то… ну…

– Меня в это время вообще в Москве не было, – перебилКирилл. – Я в Питере был, на международной книжной выставке. Так что есликто-то чего-то недосмотрел, то одна твоя драгоценная сестрица. Мы Дашеньку вшколу в Москву возили – не во Внукове же ей было учиться! После школы Лада еевстречала, а тут не успела с работы. У ее «Ауди» двигатель заглох. Пока онапыталась завести, пока ловила такси, Дашенька ее не дождалась. Лада приехала вшколу, а там никого. Девочка сама отправилась домой. Уж не знаю, почему… Ладаклялась, что у них был железный уговор: ждать. Нет, ушла. Потом детейспрашивали, учителей – никто ничего не знал. Очевидно, сама решила доехать наэлектричке: Киевский вокзал недалеко от школы. Ну, и попалась…

Герман выдохнул сквозь зубы, какое-то время молчал. Потомначал спрашивать снова:

– Так что Лада?

– Лада? Лада с ума сошла, ты разве не знаешь? – будничноответил Кирилл, наливая по третьей.

Мгновение Герман смотрел на него, подавляя желание выхватитьбутылку и обрушить на голову зятя, но ограничился только тем, что отодвинулстопки:

– По-моему, тебе хватит, уже заговариваться начал.

– Ничего я не заговариваюсь, – так же спокойно сказал Кирилли достал из шкафа два стакана. – И не твое дело судить, хватит мне или нет. Тызря ко мне пришел, ничего толком не разузнав, никого не увидев. Теперь все, чтоя ни скажу, тебя на уши ставить будет, потому что ты меня всегда ненавидел, итебе охота думать, будто это я во всем виноват.

Пораженный этим на диво логичным замечанием, Германуставился на зятя, словно видел его впервые. Правда… во всем виноват Кирилл!Все всегда из-за него. Если бы Лада не вышла за него замуж…

– Нашли тех, кто это сделал?

Кирилл пожал плечами:

– Можно сказать и так.

– Что-о?! – выдохнул Герман. – Что ты несешь? Нашли тех, ктоубил девочку, я тебя спрашиваю? Ты что, не можешь сказать просто – да или нет?!

Он чудом успел увернуться от выплеснутой ему в лицо водки.

– А ты на меня не ори! – срываясь на хрип, выкрикнул Кирилл.– Пришел тут права качать… Что, больно тебе, больно, да? Но уже полгода с техпор прошло. Теперь уже… не так.

Он схватил полный стакан, опрокинул в себя, отер ладоньюрот.

– Кто ты такой, чтобы спрашивать? Сидел там, в своей Африке,как у Христа за пазухой, родители запретили тебе про Дашеньку сообщать, береглитебя! А кто меня берег? Кто меня в морг не пустил на опознание? Ладе ее ужепотом показали, приглаженную, а я… я первый видел, с замерзшей кровью во рту…я! Меня никто не берег!

Герман зажмурился, чтобы не видеть этого искаженного лица, аза ним – другого…

Кирилл затих так же внезапно, как взорвался. Повозился надиване, потом опять послышалось бульканье.

– Ты пей, – пробормотал вяло. – Я пью – и ты пей. Не бойся,не опьянеешь. На тех бутылках, что я выбрасываю, все окрестные бомжи живут, аменя водка все не берет. Врач сказал, это как-то называется, какая-тоантиалкогольная абстиненция, что ли… Ну скажи, как называется, ты ведь тожедоктор!

Герман пожал плечами. Может, и доктор. Он сейчас ничего осебе толком не знал, не помнил…

Поднялся, тяжело опираясь о диван; зашаркал в прихожую.Точно так же недавно шаркал по квартире и Кирилл.

– Ты спросил, поймали тех… – донеслось вялое, заплетающееся.– Двух поймали. Хотя их было трое. Эти так просто… на васаре стояли, чтоназывается. Все сделал третий, Хинган его кличка. Сначала, когда тех парнейтолько взяли, они все валили на него. Но через несколько допросов вдруг разомпеременили показания и приняли вину на себя. Следователь обрадовался,быстренько передал дело в суд. Одному дали восемь, другому – пять лет в колонииобщего режима.

– А почему не расстрел? – обернулся Герман.

– Характеризуются по месту учебы положительно, – ухмыльнулсяКирилл, спихивая с дивана картинки и вытягиваясь во весь рост. – Адвокатыпостарались. Версия такая, что они нашли ее уже мертвую, ну и… все с ней делалипотом. Экспертиза это подтвердила. Слушай, ты захлопни дверь, а то я что-то…

Кирилл не договорил: хрипло засопел, потом всхрапнул раз идругой…

Герман метнулся в комнату, занес кулак над вялым,безвольным, расплывшимся лицом, но трясущиеся руки опустились.

Мертвец. Перед ним мертвец. Бить Кирилла – все равно, чтобить мертвого. Над Дашенькой издевались уже над мертвой…