С тяжелым чувством Борис поднялся на крыльцо. Вот большойзал, где устраивались званые вечера. На этом рояле Варя играла менуэт Моцарта…Рояль разрублен топором. Зачем, зачем это? Из той бессмысленной, дикой злобы,которая овладевает грабителем? Если мне не унести эти вещи, то я их уничтожу,чтобы они не достались никому? Что за дикая, извращенная, людоедская логика!

Узорный паркет весь взломан – искали, что ли, какой-нибудьтайник?

Вдруг в дальнем конце зала послышалось странное цоканье.Борис повернул голову. К нему, громко цокая копытами по паркету, шла коза. Изорта у нее торчали бумажные листы, которые она ритмично пережевывала. Борисподошел ближе, наклонился и увидел, что коза жует страницы французской книгиXVIII века.

Случайно уцелело одно из зеркал, и Борис увидел в нем дикуюкартину – разгромленный зал усадьбы, козу, жующую французский роман, и себя,заросшего, грязного, изможденного…

* * *

Никто его не будил, Борис проснулся сам, нашел в комнатекувшин с водой и таз для умывания. Потом он оделся и, с трудом найдя выход,пошел по саду к воротам, никем не остановленный.

На солнцепеке возле мечети мирно беседовали три солидныхпожилых татарина. Борис подошел к ним и, вежливо поздоровавшись, спросил:

– Вы ведь часто здесь бываете?

– А как же, – ответил за всех седобородыйпатриарх, – мы ведь правоверные, мечеть – наш второй дом.

– А не помните ли вы, случайно, месяц назад, в началеавгуста, сюда приходил господин лет тридцати, в черно-белой черкеске, смаленькими усиками? Мне хотелось бы знать, к кому он приходил?

Татары посовещались и не вспомнили такого господина, Борисих за это не винил – уж больно мало примет он дал, да и времени много прошло.Однако следовало еще раз попытать счастья, потому что твердо известно, что вмечети Махарадзе был. Что ему там было нужно?

Пока Борис оглядывался в поисках нужного человека, егосамого тихонько окликнули. Маленького роста хромой татарин подметал дорожкивозле мечети, он-то и обратился к Борису:

– Ваше благородие, можно вас обеспокоить?

Борис подошел к хромому – уж кто-кто, а уборщики и слугивсегда замечают больше других.

– Что ты хотел, любезный?

Татарин прижал палец к губам и, поманив Бориса за собой,пошел, сильно хромая, куда-то вбок от мечети.

– Ты куда это, любезный? – Борис остановился всомнении.

– Идемте, ваше благородие, не сомневайтесь! Все вамсейчас расскажу. Я этого господина в черкеске видел, все знаю, зачем онприходил.

Борис прибавил шагу, посчитав, что хромой хочет получитьденьги за информацию и для этой цели ведет его подальше от любопытных глаз.Уборщик, хоть и хромал, но шел достаточно быстро. Они обошли мечеть, завернулиза неказистый домик – должно быть, сторожка, прошли между сараями…

– Стой! – крикнул Борис. – Дальше не пойду.Говори, что знаешь, а не то… – Он, движимый неясной тревогой, схватилхромого за плечи.

Татарин начал вдруг бурно жестикулировать, будто былглухонемым, и так скривил свою физиономию, что смотреть на него без отвращениябыло невозможно.

Борис хотел было плюнуть и уйти, но в тот самый момент, когдаэта здравая мысль пришла ему в голову, по ней (голове) кто-то ударил таксильно, что Борис утратил контакт с окружающей действительностью, успевподумать только, какого он свалял дурака, позволив уроду-уборщику заманить егов ловушку и отвлечь внимание дурацкими гримасами.

Борис пришел в себя от холода. Холод в Крыму летом – явлениенеобычное, и от удивления Борис открыл глаза. Холодно ему было от того, чтолежал на каменном полу. Оглядевшись, Ордынцев увидел вокруг что-то вродезапущенной, давно не посещаемой часовни псевдоготического стиля. Он вспомнил,что накануне горничная княгини что-то говорила ему насчет часовни… Стало быть,это та самая часовня и есть, где обитают привидения старого барина и белойдамы…

Борис попытался подняться. Голова болела, но кости былицелы, и значительных повреждений в своем организме он не обнаружил. Он встал иподошел к двери… Дверь, естественно, оказалась запертой. Следующим побуждениембыло выбраться через окно. Окно было большое, стрельчатое, как полагается, безвсяких стекол… но когда Борис осторожно выглянул в него, то сразу жеотшатнулся: за окном стена часовни переходила в почти отвесныйголовокружительный обрыв, уходивший прямо в море. По обрыву кое-где цеплялиськорнями чахлые кустики, море снизу Борис не видел, но оно напоминало о себегрозным шумом.

Он отважился высунуть голову подальше и увидел, как подножиеобрыва бесконечным приступом берут волны в белых казацких папахах бурунов. Оносторожно пытался просунуть голову обратно, чтобы не порезаться остаткамистекол, застрявших в раме. Фуражка зацепилась, ее подхватило ветром и понесловниз. На середине обрыва она застряла в ветках колючего куста.

Борис с грустью подумал, что он не птица и этот выход длянего тоже закрыт. Снова вернувшись к двери, он дергал ее так и этак, но дверьбыла невероятно толста, крепка и совершенно непоколебима. Он обошел всепомещение и не нашел больше никаких дверей и лазеек. Он не знал, что за людиоглушили его и заперли в часовне, мог только догадываться, что тут не обошлосьбез хромого уборщика, которого он встретил у мечети. Причиной нападения,безусловно, были расспросы о Махарадзе. Хуже всего была неизвестность. Вряд лиего заперли здесь просто так, без дальнейших планов, очевидно, скоро эти людивернутся, и тогда… Борис поежился.

Он поднял голову и осмотрел верхнюю часть стен и потолокчасовни. По верху стены шла узкая декоративная галерейка – слишком узкая длячеловека. Она изображала хоры готического собора. Еще выше, под самым сводом,было маленькое круглое слуховое окошко. Окошко это выходило не в сторону моря,так что небольшой шанс выбраться из него все же был. Борис решил попытатьсчастья. Потому что больше ему ничего не оставалось.

Он встал на подоконник, стараясь не смотреть в окно, чтобыголова не закружилась от вида бездонной пропасти. С подоконника он переставилногу на окружающую окно декоративную лепнину, уцепился пальцами за щель междукаменными плитами и начал медленно, вершок за вершком, карабкаться по стене.Его целью была галерейка – по ней он рассчитывал без особого труда добраться дослухового окна.

Прежде Борису не случалось лазать по скалам, и подъем постене давался ему с огромным трудом. То одна, то другая нога соскальзывала снеровностей кладки, и он изо всех сил вцеплялся в стену пальцами. Пальцы былиуже исцарапаны в кровь, когда ему наконец удалось зацепиться за балюстрадудекоративной галереи. Напрягая последние силы, он влез на галерею и отдышался.Галерея была слишком узкой, чтобы по ней можно было идти, но ползти по ней былогораздо легче, чем карабкаться по отвесной стене.