Борис дал короткий отдых утомленным мышцам и собирался ужепродолжить движение к слуховому окну, как вдруг услышал звук ключа,поворачивающегося в замке. Он застыл и покрылся холодным потом. Этовозвращались те, кто запер его здесь, предварительно оглушив!

Одно было хорошо: то, что он успел добраться до галереи.Если бы он карабкался сейчас по стене, то от леденящего душу звукаоткрывающегося замка он бы неминуемо сорвался. Да и на стене его тут жезаметили бы. Узкая галерейка хоть и плохо, но скрывала распластавшегося на нейчеловека, кроме того, на руку ему играло то, что он находился на стене прямонад окном, то есть в хуже всего освещенном месте часовни. Косые вечерние лучисолнца лились из окна и слепили людей в часовне. Они не давали рассмотреть какследует стену, да вошедшим и не приходило в голову ее рассматривать. Зато Борисочень хорошо их видел.

Их было трое: один – тот самый хромой уборщик, которыйзаманил Бориса в ловушку, второй – рослый, плечистый, с выбритой наголо головой.Под кожей оголенных рук перекатывались, как змеи, мускулы. Бритая голова,смуглая кожа, миндалевидный разрез темных глаз выдавали в нем такого же, как иего хромой спутник, татарина, старинного хозяина благословенной Тавриды. Третийчеловек, судя по одежде и повадкам, был русский.

– Ну и где этот ваш шпион? – язвительно спросилпо-русски господин в белой шляпе.

Татары переглянулись и горячо заспорили на своем языке.Потом, обернувшись на худощавого господина, вспомнили, что он не понимаетпо-татарски, и уборщик сказал:

– Здесь мы его оставили, когда за тобой пошли. Куда онмог отсюда подеваться? Дверь заперта, из окна не выбраться, там обрыв…

Худощавый господин подошел к окну. Некоторое время онвнимательно всматривался в кусты на обрыве, потом обернулся к татарам и сказал:

– Здесь он и выпорхнул. Только крыльев-то у него нет,вот и сорвался.

Татарин плечом оттер его от окна и сам уставился вниз.Видимо, он заметил фуражку Бориса, зацепившуюся за куст, и подтвердил выводрусского:

– Разбился, и концы в воду. Все равно мы его прикончитьсобирались, так он сам прыгнул, хлопот меньше…

– Удивительно только, как это барчук на верную погибельполез? – задумчиво проговорил уборщик, тоже подходя к окну. – Ума,что ли, лишился? Видно, ты его, Керим, так по башке огрел, что все мозги вышиб!

– Кто ж его знает? – Керим пожал широкимиплечами. – Может, думал, что все равно пропадать, так хоть на вольный светвылезти напоследок?

– Ладно вам, – прервал их русский, –разбился, так и черт с ним, заботы меньше. Скажите лучше, когда вы его тащили,вас никто не видел?

– Нет, господин Вольский, – ответил за обоихмусульман уборщик, – мы его в мешок засунули, будто барашка, так и тохоронились, несли задами в зарослях, а к этой часовне вовсе никто не ходит,боятся все. Говорят, что здесь нечисто.

– Разумеется, нечисто, – усмехнулсяВольский, – здесь вы с Керимом хозяйничайте, а вы похуже всякой нечистибудете.

– Ты так не говори, господин, – зло прошипелКерим, – мы не злодеи, мы с дядей Мустафой дело делаем, угодное Аллаху, ис нечистым не знаемся!

– Ладно уж, не обижайтесь, воины Аллаха, –примирительно заговорил Вольский, – у нас с вами дел много, на ссорывремени нет. Кто такой был шпион, зачем он приходил – теперь уж не узнать,завтра новый человек приезжает, взамен прежнего, убитого. Встретите его в южнойбухте после полуночи, ваши татары его привезут.

– Не на «Пестеле» теперь? – переспросил Керим.

– На «Пестеле» опасно, опять выследить могут… Встретитенового – скажете: салон в четверг, пароль «В Петербурге сейчас уже осень».Ответ – «А в Константинополе еще жарче, чем здесь». Запомнил?

– В Петербурге уже осень, – повторил Керим.

– В Петербурге сейчас уже осень, – поправилВольский, – в пароле ни одного слова нельзя переврать.

– Хорошо, запомнил.

– Пора расходиться. Пока меня не хватились. Я первымуйду, чтобы нас с вами не видели.

Вольский первым покинул помещение, за ним ушли татары, квеликому облегчению Бориса, оставив дверь незапертой. Борис осторожно перевелдух. Все это время он боялся пошевелиться, чтобы не выдать своего присутствия,и все тело его страшно затекло. Выждав для верности некоторое время, он началосторожно спускаться по стене. Спуск оказался еще сложнее, чем подъем, –он не видел, куда ступать, и при каждом крошечном шажке долго шарил по стененогой в крепком английском ботинке.

Наконец он добрался до лепнины, окружающей окно. Здесь делопошло легче, и вскоре он уже спрыгнул с подоконника на пол.

Осторожно открыв дверь часовни, Борис выглянул наружу. Кчасовне вела широкая полузаросшая тропа среди неухоженных кустов. Идти прямо потропе было опасно – там его могли заметить татарские друзья, поэтому Бориспошел сквозь кусты позади часовни, рассчитывая, что парк не слишком велик ирано или поздно он выберется за его пределы.

Путь пошел под уклон. Борис уже не шел, а бежал,придерживаясь руками за кусты, потом споткнулся и кубарем покатился по склону вовраг. Камни и колючки царапали тело. Одежда рвалась на глазах. К счастью,овраг оказался не слишком глубоким, и Борис докатился до его дна без особенныхповреждений, но шлепнулся на дне в неглубокую лужу соленой воды – видимо, вовремя прилива сюда доходили морские волны.

Отплевавшись от попавшей в рот соли, Борис побрел по оврагуи увидел поднимающуюся вверх тропинку. С трудом поднявшись, потому что силы ужеоставляли его, он оказался на полянке, скрытой от татарских и вообще от любыхлюбопытных глаз. Он посидел на траве, дождавшись темноты и восхода луны.

Рассвет Борис встретил, плетясь по дороге в город. Морешумело внизу, но Борису страшно было смотреть вниз. Все тело болело, как будтопо нему проскакал конный корпус генерала Врангеля. В ссадины и царапины попаламорская вода, и теперь они нестерпимо зудели. Одежда превратилась в лохмотья.Голова гудела, как чугунный котел. С усилием переставляя ноги, он шел и шел,загребая пыль у обочины дороги. Его обгоняли телеги и татарские арбы,наполненные всевозможной провизией – крестьяне из пригородов ехали на базар.Борис и не пытался попроситься на телегу – при виде его лошади шарахались,начинали хрипеть и косить глазом. Так, следуя за телегами, добрел он до базара.Нужно было миновать торговые ряды, потом крестьянские обозы, потом пройти черезвесь город и только тогда свернуть к Карантинной слободке. Хотелось есть ипить, у него не было во рту ни крошки со вчерашнего утра.

Мужик с корзиной натолкнулся на Бориса, оступился и чуть неуронил свой груз. Не оглядываясь, он выругался. Борис счел за лучшее несвязываться, уж очень гудела голова. Он присел в тени чьей-то телеги и вдругуслышал знакомый говорок: