– Что вы тут делаете? – спросил Жан, посмотрев на меня так, будто это я валяюсь на его пути.

– Слежу, чтобы она не подавилась собственной блевотиной, что же ещё, – ответила я. Жан неодобрительно пощёлкал языком.

– Смотри, чтобы её не вырвало на ковёр. Счёт за уборку нам не нужен, – и с этими разумными словами он ушёл прочь.

Остаток вечера я искала глазами Элиота, но не могла дольше секунды задержать на нём взгляд, видя, как он, сжимая в сильной руке бокал с напитком, болтает и улыбается этими прекрасными губами. Поцеловавшими меня губами. Этот поцелуй! О, этот поцелуй! Каждый раз, когда я думаю о нём, бабочки в моём животе порхают так, что меня тошнит. Его тёплые губы, колючая щетина, палец, гладивший мою щёку, нежное, медленное прикосновение языка…

– Эм!

– Мм?

– Я спрашиваю, что там с Люсиль?

Я иду к кухонной стойке, беру большую кружку.

– Да то же самое, что и с тобой. Нажралась в хлам. Насвинячилась.

Лукас хрипло смеётся, прижавшись животом к дивану, а щекой – к подушке.

– Она вообще не пьёт, – сдавленно бормочет он.

– Оно и видно, – я завариваю кофе, протягиваю ему дымящуюся кружку. – На. Держи. Пей.

Лукас стонет, поворачивается, кое-как садится на диван. Поднимает очки на лоб, берёт кофе.

– Спасибо, Эм, – он делает большой глоток и смотрит на меня. – Серьёзно, что с тобой такое?

– А что? – я слишком жизнерадостно смеюсь. Так смеются те, кто вне себя от волнения, и смех позволяет им выплеснуть хоть немного. Лукас хмурит брови.

– У тебя с кем-то что-то было?

– Чего? Нет!

– О Господи, – он обводит взглядом комнату, – он тут? Том? Том, ты здесь, дружище? Ну-ка вылезай!

– Фу! – кричу я и запускаю в него крошечной подушечкой. Попадаю прямо в голову, и Лукас морщится.

– Серьёзно, – он смеётся, – если бы этот гад выполз…

– То что? – интересуюсь я. – Что бы ты сделал?

Лукас отхлёбывает кофе.

– Ну, в первую очередь как следует начистил бы ему физиономию, очевидно, – он многозначительно улыбается.

– Очевидно, – передразниваю я, и Лукас хохочет.

– Все вы вчера превзошли самих себя, Эм. А группа… – он прижимает ладонь к груди. – Я знаю, ты говорила, что твоей заслуги тут нет, но тем не менее она твоя. Эта группа – полностью заслуга Эмми Блю.

– Тебе понравились их каверы?

– Офигенные, – он откидывает голову назад.

– Я очень рада.

Лукас смотрит на меня.

– Только вот ещё один такой момент.

– Валяй.

– Я знаю, что ты этого не любишь, – говорит он мягко, – но я так надеялся с тобой потанцевать. Было бы просто чудесно.

Чувство вины обжигает мои вены. На секунду я задумываюсь, видел ли он. Мне тяжело на него смотреть, но я смотрю.

– Ах ты слюнтяй, – я смеюсь, но Лукас не смеётся в ответ. – Впереди же ещё свадьба.

Он медленно кивает, и спинка дивана шатается.

– Да, – говорит он, – впереди же ещё свадьба.

Даже когда Элиот читает Луизе грустные романы – душераздирающие истории о любви, в конце которых какой-нибудь разнесчастный сукин сын непременно помрёт – я слышу из её спальни смех, и сегодня не исключение. На часах девять с небольшим, я только что закончила мыть посуду после ужина. Готовил Элиот, и это первый раз, когда мы увиделись как следует после поцелуя на девчишнике две недели назад. На следующий день в дом Моро набежало столько гостей, родственников и знакомых, что у нас и минуты не было пообщаться наедине, а потом мне нужно было успеть на последний пароход, чтобы утром выйти на работу. Элиот остался чуть подольше. И хотя мы много переписывались, я с трудом могла на него смотреть, когда он явился с двумя пакетами из супермаркета и с букетом для Луизы.

– Что новенького, Эмми? – он улыбнулся, зайдя на кухню. – Всё хорошо?

– Да. Отлично. Превосходно, – я притворялась, и наверняка весьма неудачно, что пытаюсь открыть баночку с витаминами Луизы, пока он разгружал пакеты.

– Рад слышать, правда, – пробормотал он, проходя мимо и коснувшись моей талии, а потом руки. От прикосновений его пальцев к моей коже я вспыхнула и едва не засияла. – Сегодня, думаю, я приготовлю лапшу тальятелле с кусочками бекона и сырным соусом. Звучит неплохо, да?

Я кивнула и наконец посмотрела на него.

– Значит, карбонара.

Элиот сузил глаза.

– Я предпочёл бы, чтобы на мои блюда не навешивали ярлыков, Эмми Блю, – заявил он с напускной строгостью, а потом склонился ко мне и доверительно прошептал, постучав по кончику моего носа: – Я просто хотел сделать вид, что это я изобрёл карбонару. Пусть это останется между нами, хорошо?

Луиза не очень хорошо себя чувствовала и не спустилась к обеду, так что Элиот отнёс ей карбонару, а после того как забрал у неё тарелку, прочитал ей главу из книги. Удивительно: ещё в прошлом году для меня было немыслимо, чтобы Луиза, встававшая вместе с солнцем, проводила в постели больше шести часов. Теперь же скорее казалось странным видеть её где-нибудь ещё.

Я поднимаюсь по лестнице, чтобы спросить Луизу, не хочет ли она перед сном выпить чаю, и не могу сдержать улыбку, услышав их тихую болтовню. Идя на мягкий оранжевый свет, льющийся в приоткрытую дверь, чувствую себя как дома. А сегодня впечатление усиливают стойкий запах вкусной еды, глубокий голос Элиота и хриплый смех Луизы; всё становится ещё уютнее, ещё мягче, чем обычно. Фишерс-Уэй кажется мне домом. Я никогда не думала, что это случится, и не заметила, как это случилось. Но это мой дом. Я наконец нашла его.