Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я распахиваю дверь. Луиза запихивает что-то в бежевую эко-сумку, в которой хранит свои ценности: лекарства, эфирные масла, салфетки и тому подобное, – скручивает её, как шар, и кладёт на колени. Элиот, сидя в низком мягком кресле, наклоняется вперед, локтями опирается на ноги, руки складывает между коленями. Он смотрит на меня и улыбается, его глаза блестят в свете лампы.
– Чем вы двое тут занимаетесь?
Элиот пожимает плечами.
– Да так, мучаю Луизу разговорами о лунах и метеорах.
– Мучаете? Напротив, вы меня просвещаете, – Луиза тактично улыбается. – Он умный, этот молодой человек.
– Ну хоть кто-то мной заинтересовался.
– Я тоже интересуюсь, – говорю я Элиоту, – но заинтересуюсь ещё больше, когда увижу настоящую падающую звезду, а не аэроплан.
– Вот сегодня и увидишь, – обещает он.
– Вот сегодня и поверю. Ну что, кто хочет чаю?
Луиза тут же качает головой. Её глаза – мутные и усталые.
– Нет, спасибо, Эмми, я так хочу спать. Мне пора в постель, – она слабо смеётся. – Хотя я ведь уже и так в постели.
Элиот поднимается, проводит ладонями по джинсам, расправляет футболку.
– Ну спите, отступница, – он сжимает в большой и сильной ладони её тоненькие бледные пальчики. – И больше никаких гадостей о моей карбонаре, хорошо? Помягче со мной.
– Нет уж, я стою на своём, – заявляет Луиза. – В следующий раз – больше перца.
Элиот подносит два пальца ко лбу, будто отдаёт ей честь. Проходя мимо меня, касается моей руки.
– Увидимся снаружи, – говорит он, и я обещаю, что скоро приду. – Я заварю чай.
Я помогаю Луизе лечь поудобнее, поправляю тяжёлые перьевые подушки, убираю покрывало, под которым её ногам среди ночи слишком жарко.
– Ваш десерт был просто чудесным.
Я смотрю на Луизу, складывая покрывало в четыре раза.
– Ну… наверное, да.
– Похоже, вы удивлены, – Луиза охает, подавшись вперёд, чтобы подтянуть одеяло. – Вам надо чуть больше в себя верить.
– Постараюсь, – я иду к шторам, задвигаю их, скрываю от Луизы жемчужный свет луны. Сегодня она полная. И такая же большая и хорошо различимая, какой, если верить Элиоту, будет весь год. Мы любили смотреть на звёзды, когда были совсем юными, Элиот, Лукас и я, и Элиот знал всё, что можно было узнать о метеоритных ливнях, планетах, положении Луны. Я слушала. Внимательно смотрела вверх, в чёрное небо, и ловила каждое его слово. Но так и не увидела падающую звезду.
– Может быть, вы их оставите? – просит Луиза. Моя рука замирает.
– Хотите, чтобы я оставила шторы открытыми?
– Да, – говорит Луиза. – Я хотела бы видеть луну, если можно. Она сегодня будет во всей красе, так сказал Элиот.
Я киваю.
– Конечно. Ночь ясная, так что вид будет отличный, – я широко распахиваю занавески и поворачиваюсь к ней. – Ну вот. Так хорошо?
Она кивает, но не сводит с меня глаз. Я жду, думая, что она попросит принести ей что-нибудь перед сном, но она тихо и мягко говорит:
– Впустите его.
– Что, простите?
– Элиота, – при этих словах моё сердце начинает стучать, как барабан. – Вы как-то спрашивали, любила ли я когда-нибудь. Помните?
– Да.
– И я вам соврала, – рука Луизы сжимает верх пухового одеяла, её суставы кажутся узлами. – Ещё вы спрашивали о женщине на фотографии. Той, с блестящими волосами, – Луиза улыбается сама себе. – Это Марта.
– И?
Она ничего не говорит.
– Вы её любили? – спрашиваю я. – Марту?
Веки Луизы закрываются, она кивает.
– Да. Она была такая чудесная, Эмми. И я любила её так, что мне было больно, – Луиза вновь улыбается бледной улыбкой. – Я помню, как всё у меня внутри трепетало, будто переворачивалось, когда она на меня смотрела. С этим ничего не сравнится. Всепоглощающая любовь.
Мои ноги, стоящие на тонком, семидесятых годов, ковре Луизы, холодеют.
– Что с ней случилось?
– Мы… мы рано её потеряли. Ей было только тридцать семь.
Мой желудок сводит острой болью, когда я слышу эти слова и смотрю на Луизу в постели – хрупкую, вялую, с тонкой, сморщенной кожей – и не могу поверить, что и она когда-то была молодой и влюблённой. Молодой и убитой горем.
– Мне так жаль. Это просто ужасно, Луиза.
– Да, – её голос дрожит. – Моя жизнь после этого никогда уже не могла стать прежней. Я изменилась. Я закрылась в своей раковине, никого в неё не впустила после Марты, не хотела ни от кого зависеть, потому что потерять её было так больно, – она подносит дрожащую ладонь к губам. Я бегу к ней, сажусь рядом на кровать, чтобы быть к ней как можно ближе. – Это была ошибка, Эмми. Потому что я всю жизнь провела в одиночестве. И я скучаю по тому, как меня любили. Как любила я.
В горле у меня стоит ком. Я хочу что-то сказать, но не знаю что, поэтому наклоняюсь вперёд и нежно, ласково обнимаю Луизу. Я ощущаю хрупкость, костлявость её тела, её тепло. Странно, но мне нравится запах Луизы. Как всегда, она пахнет пачули и фиалковым кондиционером для белья, который предпочитает всем остальным. Я всегда хотела, чтобы у меня была бабушка. Мудрые глаза, в которых читается многолетний опыт, нежные объятия, удивительные истории о временах, когда меня не было на свете. И, кажется, она у меня появилась. И моё сердце наполняется благодарностью за то, что я её встретила.
Я откидываюсь назад, и она улыбается мне. В её глазах стоят слёзы, луна освещает её красивое морщинистое лицо.
– Элиот рядом, да, Эмми? – спрашивает она, взяв мою руку. – Он всегда рядом. Так скажешь только о нём. Позвольте ему быть рядом. Позвольте ему любить вас.
Я киваю. Я могу только кивать, потому что слова застревают в горле.
– Спасибо, Луиза, – шепчу я, прокашлявшись. – В-вам нужно что-нибудь ещё?
Она качает головой.
– Всё, что нужно, у меня есть, – она смотрит в окно на луну, и, вместо того чтобы просто выйти из спальни, я наклоняюсь и целую её в тёплую бледную щёку.
– Вы не одна. И вас любят. У вас есть я. У вас есть мы.
Луиза смотрит на меня, её глаза туманятся.
– И я счастлива, – шепчет она.
– И, конечно, – добавляю я, – мы в любой сезон готовы радовать вас карбонарой.
Луиза смеётся, гладит мой подбородок и прижимает холодные губы к моему лбу.
– Спасибо вам, – шепчет она. – И напомните утром дать вам кое-что. Мне кажется, это вам пригодится.
Я закрываю дверь, смотрю в щёлку, как она в окно любуется луной и танцующими звёздами. Нахожу Элиота в её большом саду. Он надел свою чёрную куртку, но не застегнул пуговицы, и за его спиной – две дымящиеся кружки с чаем. Увидев меня, он поднимает одну кружку и смеётся. Я сажусь рядом.