Когда коляска проезжала мимо покосившегося тесового домика,выкрашенного в зеленую краску, маленькая негритянка, стоявшая на крылечке,крикнула:

— Эй, она приехала! — И доктор Мид со своейсупругой и тринадцатилетним Филом появились из дома, чтобы ее приветствовать.Скарлетт припомнила, что они тоже были у нее на свадьбе. Миссис Мид взобраласьна камень, возле которого приезжавшие останавливали лошадей, чтобы удобнее былосойти, и, вытянув шею, разглядывала ребенка, а доктор Мид прошлепал по грязи ксамой коляске. Это был высокий, худой мужчина с остроконечной седоватойбородкой. Одежда болталась на его тощей фигуре, словно наброшенная на плечитолько что пронесшимся ураганом. Он был кладезем мудрости в глазах всей Атлантыи ее надежным оплотом, и потому нет ничего удивительного, если такого же мненияо себе отчасти придерживался и сам. Но, невзирая на его напыщенные манеры ипривычку изрекать свое суждения тоном оракула, доктор был добрейшей душою вгороде.

Поздоровавшись со Скарлетт, ткнув Уэйда пальцем в живот ипохвалив его, доктор тут же заявил, что тетушка Питтипэт дала клятвенноеобещание: Скарлетт будет скатывать бинты и работать в госпитале, в комитете умиссис Мид, я только у миссис Мид.

— О господи, что же мне делать! Я уже надавала обещанийнескольким десяткам дам! — воскликнула Скарлетт.

— В том числе, конечно, и миссис Мерриуэзер! —возмущенно вскричала миссис Мид. — Чтоб ей пусто было! Она, должно быть,днюет и ночует на вокзале!

— Я пообещала, потому что не имела представления, о чемона говорит, — призналась Скарлетт. — А что, кстати, это за комитеты?

Доктор и его супруга были, казалось, слегка шокированыпроявленным Скарлетт невежеством.

— Ну, понятно, вы ведь были погребены у себя наплантации, откуда же вам знать, — поспешила найти для нее извинение миссисМид. — У нас созданы комитеты сестер милосердия для обслуживания разныхгоспиталей по разным дням. Мы ухаживаем за ранеными, помогаем докторам, готовимперевязочный материал и одежду, а когда раневые поправляются настолько, чтомогут покинуть госпиталь, мы берем их к себе домой до полного выздоровления,после чего они возвращаются в армию. И мы заботимся о семьях раненых, посколькунекоторые из них терпят просто ужасную нужду. Наш комитет создан при томгоспитале, где работает доктор Мид, и все в один голос утверждают, что докторпоистине творят чудеса…

— Хватит, хватит, миссис Мид, — ласково прервал еесупруг. — Нечего меня перед всеми расхваливать. Вы вот не пустили меня нафронт» а то, что я здесь делаю, это все пустяки.

— Не пустила? — возмущенно вскричаласупруга, — Я не пустила? Это же город вас не отпустил, и вы это прекраснознаете. Понимаете, Скарлетт; когда людям стало известно, что он намерен отбытьв Виргинию в качестве военного врача, все дамы в городе подписали петицию,умоляя его остаться здесь. Само собой понятно, что город не может обойтись безнего.

— Ну будет, будет, миссис Мид, — повторил доктор,явно польщенный ее похвалами. — Что ж, пожалуй, хватит пока и одного сынана фронте.

— А на будущий год пойду на войну я! — воскликнулФил, подпрыгивая на месте от волнения. — Барабанщиком!. Я уже учусь бить вбарабан. Хотите послушать? Сейчас побегу, принесу барабан!

— Нет, не сейчас, — сказала миссис Мид и притянулак себе. Глубокое душевное волнение отразилось на ее лице. — Не на будущийгод, дорогой. Еще через годик, может быть.

— Но война же тогда кончится! — обиженно закричалФил, выскальзывая из материнских объятий, — А ты обещала!

Взгляды родителей встретились, и Скарлетт прочла все в ихглазах. Дарси Мид сражался в Виргинии, и трепетная любовь родителей былаустремлена на младшего, остававшегося с ними сына.

Дядюшка Питер откашлялся.

— Мисс Питти была страх в каком волнении, когда яуезжал. Надо ехать домой, она и так уж небось лежит в обмороке.

— До свидания! Я наведаюсь к вам после обеда! —крикнула миссис Мид. — И передайте от меня Питти: если она не отдаст вас вмой комитет, ей еще не раз прядется падать в обморок.

Коляска, раскачиваясь из стороны, в сторону в скользких глинистыхколеях, потащилась дальше, а Скарлетт, улыбаясь, откинулась на подушки. Впервыеза много месяцев у нее посветлело на душе. Атланта с ее шумной уличной толпой,с ее неистовостью, спешкой, подспудным напряжением возбуждала в ней приятноеволнение — она была ей куда милее пустынной плантации в окрестностяхЧарльстона, где ночное безмолвие нарушали лишь крика аллигаторов, милее исамого Чарльстона, дремлющего в тени своих садов за высокими оградами, милееСаванны с ее широкими, обсаженными пальмами улицами и мутной рекой. И — покачто; быть может, милее даже Тары, дорогой ее сердцу Тары.

Этот город с узкими грязными улочками, раскинувшиеся средипологих краевых холмов, чем-то таинственно влек ее к себе; в нем крыласькакая-то глубокая первозданная сила, находившая отклик в ее душе, где подтонкой оболочкой привитых усилиями Мамушки и Эллин понятий оставалось живо то,что было сродни этой силе. Здесь она внезапно почувствовала себя в своей стихии— здесь, а не среди спокойного величия старых городов, распластавшихся наравнине у желтых рек.

Теперь дома отстояли друг от друга все дальше и дальше, ивот, высунувшись из коляски, Скарлетт увидела красные кирпичные стены ишиферную крышу дома мисс Питтипэт. Дом стоял на отшибе, на северной окраинегорода. За ним Персиковая улица, сужаясь, превращалась в тропу, вьющуюся междувысоченными деревьями, и скрывалась из глаз в тихой чаще леса. Аккуратнаядеревянная ограда сияла свежей белой краской, а цветник перед входом золотилсяжелтыми звездочками последних в этом сезоне жонкилей. На крыльце стояли двеженщины в черных платьях, а позади них огромная мулатка, скрестив подпередником руки, расплывалась широченной белозубой улыбкой. Толстушка миссПиттипэт переминалась от волнения на своих маленьких ножках, прижав руку к пышнойгруди, дабы унять биение растревоженного сердца. Скарлетт поглядела на стоявшуюрядом с ней Мелани и с мгновенно вспыхнувшим чувством неприязни поняла: вот она— ложка дегтя в бочке меда Атланты: эта хрупкая фигурка в траурном платье, сгривой непокорных темных кудрей, безжалостно стянутых в степенный тугой узел, срадостной приветливой улыбкой на нежном широкоскулом личике с острымподбородком.

Когда кому-нибудь из южан припадала охота собрать пожитки и,отправиться за двадцать миль проведать родных или друзей, визит этот редкопродолжался менее четырех-пяти недель, а иной раз затягивался и дольше. Южане сравным энтузиазмом ездили в гости и принимали гостей у себя, и не было ничегоиз ряда вон выходящего, если, заглянув на рождество, родственники задерживалисьдо июля. Нередко случалось также, что и новобрачные, заехав с обычным визитом,заживались, у радушных хозяев до появления на свет своего второго ребенка. Истоль же часто бывало, что какой-нибудь престарелый дядюшка или тетушка,завернув в воскресенье отобедать, много лет спустя отправлялся из этого же домана погост, так и не удосужившись убраться восвояси. Гости никого не утруждали,ибо дома были вместительны, в челяди недостатка не ощущалось, а прокормитьнесколько лишних ртов в этом краю изобилия не составляло труда. Во всех домахпостоянно было полно гостей разного возраста я пола: приезжали с визитомновобрачные; приезжали молодые матери — похвалиться своим новорожденным;приезжали выздоравливающие — окрепнуть после болезни; приезжали удрученныегорем молодые девушки, усланные родителями из дома, дабы уберечь их отнежелательного брака, и молодые девушки, достигшие критического возраста и ещене обручившиеся и отправленные к родственникам в надежде, что с их помощью и нановом месте удастся поймать подходящего жениха. Гости вносили разнообразие,оживляли неспешное течение жизни Юга, и им всегда оказывали радушный прием.