«О, если бы Эшли не был женат! Почему должна я возиться сранеными в этом чертовом госпитале! Ах, если бы я могла завести себепоклонника!» К уходу за ранеными она мгновенно возымела неодолимое отвращение,однако ей приходилось скрепя сердце делать это, поскольку обеим дамам — и миссисМид и миссис Мерриуазер — удалось заполучить ее в свои комитеты и четыре раза внеделю она, в грубом переднике, закрывавшем платье от шеи до полу, повязаннаякосынкой, отправлялась по утрам в душный, смрадный госпиталь. Все женщиныАтланты, и молодые я старые, работали в госпиталях и отдавались этому делу стаким жаром, что казались Скарлетт просто фанатичками. Они, естественно,предполагали и в ей такой же патриотический пыл я были бы потрясены до глубиныдуши, обнаружив, как мало, в сущности, было виг дела до войны. Если бы и наминуту не покидавшая ее мучительная мысль, что Эшли может быть убит, —война для нее попусту не существовали бы, и в госпитале она продолжала работатьлишь потому, что не знала, как от этого отвертеться.

Ничего романтического она в своей работе, разумеется, невидела. Стоны, Вопли, бред, удушливый запах и смерть — вот что обнаружила вгоспитале Скарлетт. И грязных, бородатых?, обовшивевших, издававших зловониемужчин, с такими отвратительными ранами на теле, что при виде них у всякогонормального человека все нутро выворачивало наизнанку. Госпитали смердели отгангрены — эта вонь ударяла Скарлетт в нос еще прежде, чем она успевала ступитьна порог. Сладковатый, тошноватый запах впитывался в кожу рук, в волосы и мучилее даже во сне. Мухи, москиты, комары с жужжанием, писком, гудением тучамивились над больничными койками, доводя раненых до бессильных всхлипыванийвперемежку с бранью, и Скарлетт, расчесывая свои искусанные руки и обмахиваясьлистом пальмы с таким ожесточением, что у нее начинало ломить плечо, мысленнопосылала всех раненых в преисподнюю.

А скромница из скромниц, застенчивая Мелани, казалось, нестрадала ни от вони, ни от вида ран или обнаженных тел, что крайне удивлялоСкарлетт. Порой, держа таз с инструментом, в то время как доктор Мидампутировал гангренозную конечность, Мелани становилась белее мела. И однаждыСкарлетт видела, как Мелани после одной из таких операций тихонько ушла вперевязочную и ее стошнило в полотенце. Но в присутствии раненых она всегдабыла весела, спокойна и полна сочувствия, и в госпитале ее называли не иначе,как «ангел милосердия». Скарлетт была бы не прочь заслужить такое прозвищетоже, но для этого ей пришлось бы прикасаться к кишащему насекомыми бельюраненых, лезть в глотку к потерявшему сознание, проверяя, не застрял ли тамкусок жевательного табака, от, чего больной может задохнуться, бинтовать культии чистить от мушиных личинок гноящиеся раны. Нет, уход за ранеными — это былоне для нее!

Кое с чем можно было бы примириться, если хотя бы она моглапустить в ход свои чары, ухаживая за выздоравливающими воинами, так как многиебыли из хороших семей и не лишены привлекательности, однако ее вдовье положениеделало это, невозможным. Уход за идущими на поправку был возложен да молодыхдевушек, которые не допускались в палаты к тяжелораненым, дабы какое-либонеподобающее зрелище не предстало там. Ненароком их девственным очам. Не имеятаким образом черед собой препон, поставленных брачными, узами или вдовством,они свободно совершали сокрушительные набеги на выздоравливающих, и даже совсемне отличавшиеся красотой девицы — хмуро отмечала про себя Скарлетт — без труданаходили себе суженых.

Если не считать общества раненых или тяжелобольных, Скарлеттжила в окружении одних только женщин, и это обстоятельство страшно еераздражало, ибо она не испытывала, ни любви, ни доверия к особам одного с неюпола — ничего, кроме скуки. Тем не менее трижды в неделю в послеобеденные, часыона должна была посещать швейный кружок и окатывать банты в комитетах, возглавляемыхприятельницами Мелани. Все девушки, с которыми она там встречалась, хорошознали Чарльза и были очень добры и внимательны к ней — особенно Фэнни Элсинг иМейбелл Мерриуэзер, дочери вдовствующих дам-патронесс. Но вместе с тем в ихотношении проскальзывала чрезмерная почтительность, словно она была женщинойпреклонных лет, чей век уже прожит, а их неумолчная болтовня о нарядах икавалерах побуждала в ней зависть и досаду на свое вдовство, лишавшее ее всехудовольствий.

Господи! Да она же в тысячу раз привлекательней, чем Фэнниили Мейбелл! Как чудовищно несправедливо устроена жизнь! Как это ни глупо, новсе почему-то считают, что она должна заживо похоронить себя в могиле вместе сЧарльзом, когда она вовсе к этому не стремится. Когда она всеми помыслами вВиргинии, с Эшли!

И все же, несмотря на все эти досады и огорчения, Атланта ейнравилась. И недели бежали за неделями, а она и не помышляла об отъезде.

Как-то летним утром Скарлетт, сидя у окна своей спальни,мрачно наблюдала за вереницей повозок и следовавших за ними колясок,переполненных молодыми жизнерадостными девушками, дамами постарше и мужчинами ввоенной форме. Все это двигалось по Персиковой дороге, направляясь в ноля илеса за декоративной зелены» для предстоявшего в этот вечер благотворительногобазара в пользу госпиталей. Под густым навесом ветвей, пронизанных лучамисолнца, красная дорога казалась пятнистой от Мерцающих бликов и теней, и копытаживотных поднимали в воздух маленькие красные облачка пыли. В Первой повозкесидело четверо здоровенных негров с топорами — на них была возложенаобязанность нарубить побольше веток вечнозеленых деревьев, очистив их от лиан,а в глубине повозки виднелась груда огромных, покрытых салфетками корзин соснедью, дубовых лукошек с посудой н дюжина дынь. Двое негров, вооружившись —один, банджо, другой губной гармошкой, — с жаром наяривали собственныйвариант популярной песни «Хочешь жизнь не зря прожить, в кавалерию ступай».Следом за ними двигалась праздничная процессия экипажей: девушки все были впестрых летних платьях, в шляпах и митенках, с маленькими зонтиками в руках длязащиты от солнца; дамы более почтенного возраста восседали довольные,безмятежно улыбающиеся; выздоравливающие воины, отпущенные из госпиталей,сидели в тесных колясках между стройными девушками дородными матронами,продолжавшими хлопотливо окружать их заботой; смех, шутки, перекличка голосов,летящих от одного экипажа к другому; офицеры, сопровождавшие дам верхом,заставляли лошадей идти вровень с колясками. Скрипели колеса, звенели шпоры,блестели на солнце галуны, колыхались веера, покачивались зонтики, пели негры…Все ехали по Персиковой дороге за город на сбор зелени, на пикник с дынями.«Все, — угрюмо думала Скарлетт, — кроме меня».

Проезжая мимо, они приветливо кричали ей что-то н махалирукой, и Она по мере сил старалась любезно отвечать на приветствия, но это былонелегко. Где-то в груди маленьким алым зверьком зашевелилась боль, подкатила кгорлу, сжалась комком и притаилась, чтобы, того и гляди, раствориться в слезах.Все едут на пикник — все, кроме нее. А вечером все пойдут на благотворительныйбазар н на бал — все, кроме нее. Кроме нее, и кроме Мелли, и тетушки Питти, иеще двух-трех таких же невезучих, которые тоже в трауре. Но для Мелли и Питтиэто словно бы и не имело значения. У них как будто ни на секунду не возникаложелания идти туда. А вот у Скарлетт возникло. Ей захотелось, мучительнозахотелось попасть на этот базар.