– Колеса высокие, – сказала женщина, – на них вы сможете двигаться и по пересеченной местности. – Она вопросительно посмотрела на меня. – Что-нибудь еще?

Поднявшись, я тронул рукоятку тележки.

– Смокинг.

Не глядя на их реакцию, покатив перед собой тележку, аккуратно я раздвинул ею стеклянные двери павильона; примерно помня, каким путем шел сюда, но все-таки проверяя перед собой мечом почву и таща за собой тележку, я дошел до леса. Решив не рисковать и не мудрствовать, не включая пеленгатор, помня, каким путем шел сюда, по тем же тропинкам миновав лес, выйдя в поле, бросив прощальный взгляд на речку и мельницу, проклиная все и всех, ухватившись за ручку тележки, я стал втаскивать ее в гору. Часа полтора потратив на это, пару раз рассыпав часть коробок и снова собрав, я, взобравшись на гору, вошел в лес. «Машина», – подумал я, – «теперь я машина». Несколько часов в лесу, в то рассеивающемся, то густевшем Багровом тумане, пару раз для проверки на всякий случай включая пеленгатор, на незамеченных ухабах рассыпая и вновь собирая коробки, через несколько часов я вышел все на ту же дорогу. Дойдя до памятной развилки, свернув, по дальней дуге, по бездорожью далеко обойдя бревенчатые, без окон, строенья и поле, где повстречался с косарями, с помощью пеленгатора несколько раз сверяя в тумане направление и проскочив, видимо, заодно и три мертвых домика на взгорье, продравшись через какой-то кустарник, я вышел, наконец, на дорогу.

Пройдя пару сотен метров, увидев в клочковатом тумане впереди что-то знакомое, почти нервически я едва не рассмеялся – все та же огромная полутораметровая улитка, серьезно наклонившись, внимательно ощупывала четырьмя наклоненными отростками лежавший в пыли детский велосипед. Объехав ее вместе с тележкой, на мгновенье я задумался, прикидывая – получалось, что за те примерно сутки, что я отсутствовал, она прошла по дорожке несколько сот метров. Спустив тележку в лощину, протащившись кочковатым низом и вытащив ее, наконец, на поверхность, последнюю сотню метров, теряя силы, я дотолкал ее до дома. Сидевший у танка Иоганн бросился за хозяйкой, пару минут спустя восторженно голосящими девочками коробки были разобраны и утащены наверх. Кто-то из наших сидел в доме, некоторые возились с танковым хозяйством. Подошедший немецкий офицер, мельком взглянув на спешно приближающуюся к нему хозяйку, подошел ко мне.

– Где твой автомат? – спросил он.

Бессильно привалившись к броне танка, мгновенье я соображал, как ему ответить.

– Сложилась определенная ситуация, – сказал я. – Пришлось отдать союзникам.

Невозмутимо выслушав меня и скептически ухмыльнувшись при слове «союзники», немецкий офицер повернулся к женщине.

– Ну как?

Поспешно подойдя, она торопливо подала ему сложенный вдвое лист.

– Да-да, пожалуйста, все, как обещала.

Развернув объемистый лист, вместе с подошедшим Вагасковым немецкий офицер с минуту разглядывал его.

– Спасибо, – закрыв лист и переглянувшись с Вагасковым, он повернулся к женщине. – Над этим мы подумаем.

Мгновенье женщина смотрела на них обоих.

– Не могу понять, – сказала она, – зачем вы все это сделали. Вместо этого вы же могли просто пытать меня.

Секунду немецкий офицер отрешенно смотрел куда-то поверх ее плеча.

– Если б он не вернулся, так, наверно, и пришлось бы, – бесстрастно сказал он. – Но начинать с этого… гм… не тот род войск.

Как-то разом сникнув, хозяйка опустила голову.

– Понятно.

– Не слушайте его, – сказал ей Вагасков, – он шутит.

Немецкий офицер с любопытством посмотрел на него.

– Ты думаешь? – Чуть нервно дернув головой, он поморщился. – Довольно. Нам надо с тобой принимать решение. И принимать быстро – учитывая вновь возникшие обстоятельства.

Кивнув, Вагасков ничего не ответил ему. Что-то почувствовав и приглядевшись, я увидел то, что не заметил раньше, – то, что немецкий офицер в этот момент держал в руке. Со стальной розы упал пятый листок.

Разложенная на надгусеничном листе танка большая карта, чуть изгибаясь, верхним краем слегка залезала на боковую броню, сверху, с закрывавшего небо раскидистого дерева, на нее упало несколько чешуек и мелких закрученных зеленых сережек. Полукольцом окружив ее, молча мы смотрели на густо теснившиеся на ней значки и обозначения.

Нетерпеливо оторвав взгляд от нее, боцман резко-ожидающе взглянул на немецкого офицера.

– Ну так и что – эта штука стоила времени на нее потраченного?

Достав из кармана складную лупу, немец щелкнул кнопкой, высвобождая из футляра откидное круглое увеличительное стекло. Наклонившись, быстро приложив его к какой-то детали на карте, так же быстро передвинув и еще несколько раз что-то рассмотрев и сложив, он сунул ее в карман.

– Потраченного времени она, безусловно, стоиа. Можно было бы усомниться в ее подлинности, но здесь детально и на удивление точно нанесены те места, через которые мы проходили, и то, где находимся в настоящий момент. – Чуть нагнувшись, он ткнул пальцем в карту. – Вот, кстати, то режущее колесо, обмотки которого мы разбили из пушки. Вот дамба, вот арена танковых боев, вернее, одна из них, судя по карте, здесь таких еще множество. Вот домик, около которого мы сейчас стоим. – Он усмехнулся. – Кстати, колесо, через которое мы проходили, здесь обозначено как «Ломтерезка». А вот главное – то, о чем толковала эта женщина – в паре километров отсюда, там, где кончается остров, на котором мы сейчас стоим, начинается многокилометровая бетонная полоса – дорога, которая ведет через болота и выводит практически к дальней оконечности Клоаки. Лежащая на двадцать-тридцать сантиметров ниже поверхности воды и сверху на глаз почти не различимая, она является, по сути, выходом из лабиринта, без этого плана, не зная этого тайного хода, мы наверняка застряли бы здесь навсегда. – Сухо поджав губы, играя скулами, он поморщился. – Настораживает другое – пройдя – кстати, довольно извилистым путем – через болота, она выводит не к цветущему проливу, о котором говорила женщина, а к неким двум объектам, обозначенным на карте как «Отмель единения» и «Лягушатник». Я говорил с женщиной. Она утверждает, что, сойдя с бетонной ленты вместе со своим спутником, каким-то шведом – который, кстати, после этого отчего-то мгновенно застрелился – так и не выполнив обещания впоследствии непременно жениться на ней, – немецкий офицер, казалось не скрывая какого-то странного удовлетворения, язвительно улыбнулся, – из-за чего ей пришлось в грусти возвращаться назад все на том же мотоцикле с коляской, – так вот, она утверждает, что, сойдя в воду, которая была ей по колено, и идя по песчаному дну, она прошла через толпу каких-то суетящихся мужчин, которые не обратили на нее никакого внимания, перешла через песчаный перешеек и оказалась в некой сказочной красоты голубой лагуне, правда, тоже очень мелкой, за которой был еще один поразительной чистоты песчаный берег, а за ним, наконец, пролив, по ту сторону которого отчетливо были видны громадные массы дворцовых зданий. Все это, конечно, очень романтично, но внушают такие же очень большие подозрения эти два объекта – «Отмель единения» и «Лягушатник» – сдается мне, а честно говоря, я таки практически уверен, что по отношению к нам эти объекты окажутся отнюдь не столь безобидными, особенно с учетом их названий и принимая во внимание весьма специфическое чувство юмора создателей этой карты. – Он, морщась, подумал. – Если это вообще юмор и вообще чувство. Бетонная полоса, которая выводит из Клоаки, здесь, кстати, называется «Тропа примирения». – Он усмехнулся. – Вот ходить тропой примирения мне до сих пор не приходилось. Но так или иначе другого пути у нас нет. Учитывая протяженность пути и запас горючего в танке, примерно до половины пути мы доедем, дальше, возможно, придется идти пешком, но некоторую надежду дает отмеченное как раз недалеко до середины пути место, обозначенное здесь как «Арсенал» – возможно, там мы найдем запасы горючего, хотя расположено оно пусть и близко от бетонной полосы, но все-таки не впритык, так что удастся ли добраться до него, неизвестно. – Он выпрямился. – Ну все. Если кто-то, конечно, не соблазнен увидеть вечернее представление кабаре с обновленными нарядами, то самое время садиться на броню и покидать сию обитель. Садиться на броню старайтесь равномерно – судя по тому, что бетонная полоса лежит под водой и лежит, по-видимому, много лет, поверхность ее наверняка обросла илом и является достаточно скользкой, так что лучше, чтобы танк был уравновешен. Ширина пути, кстати, всего четыре метра, так что, Иоганн, тебе придется глядеть в оба, иначе примирение рискует обернуться вечным, по крайней мере, для тебя и тех, кто будет в этот момент внутри танка. Ну, все готовы? Вопросов нет? Или кто-то что-то хочет сказать?