Бензин и четыре ящика со снарядами пятьдесят пять миллиметров, бронебойными и осколочными, нашлись почти сразу, в поисках снарядов на тридцать семь миллиметров оба немца разошлись по дальним концам помещения. Увидев в глубине зала у груды каких-то массивных упаковок неподвижно стоявшего Вагаскова, невольно что-то почувствовав, я подошел к нему. Зеркально полированный прямоугольный чуть вытянутый ящичек с приятно закругленными краями лежал перед ним на большой, вполовину человеческого роста, чем-то набитой картонной коробке, аккуратные, четко гравированные буквы тянулись на верхней поверхности его. Темная, с бронзовым отливом, чуть потускневшая гравированная надпись гласила: «АБСОЛЮТНОЕ ОРУЖИЕ». Ящик светло переливался, кажется в полутемном затхлом помещении склада излучая свой особый, неяркий свет. Никаких защелок, замков, поворотных ручек на нем не было, по верхней поверхности параллельно и так же аккуратно шли два коротких ряда мелких сквозных отверстий; попытавшись заглянуть в них, я, впрочем, ничего не увидел. Стоя неподвижно, не имея сил ни что-то сказать, ни остаться, ни уйти, чувствуя, что какая-то ненавязчивая, почти дружелюбная, но неодолимая сила вкрадчиво исподволь овладевает мной, я ищуще взглянул на Вагаскова, взгляд его был так же напряжен и неподвижен. Чувствуя нежное, мягкое, почти ласковое притяжение ящичка, невольно я опустил руку на его поверхность, из одного из отверстий мгновенно выкарабкался и побежал по моей руке паучок. Вздрогнув, конвульсивным движением стряхнув его, тут же очнувшись, торопливо я сделал шаг от ящика, Вагасков еще секунду стоял неподвижно рядом с ним. Отойдя, проходя мимо меня, он на мгновенье повернулся, чуть наклонившись ко мне.

– Накрой чем-нибудь и стой, чтоб немцы не обнаружили.

Положив на ящичек коробку с патронами, еще несколько минут, испытывая какие-то приглушенные, мягко ласкающие ощущения, я стоял на том же месте, наконец, увидев, как Вагасков и немцы уволакивают баки с бензином, сделав над собой усилие, словно уйдя из каких-то проникающих, обволакивающих объятий, я поспешил за ними.

Баки сильно утяжелили лодку, опустив ее борта почти до уровня воды, перевозить их, а потом ящики со снарядами пришлось в четыре приема. Снарядов на тридцать семь миллиметров не нашлось. Подождав, пока Иоганн зальет горючее в баки и оставив на месте лодку, к которой все равно не было ни запасного баллона, ни насоса, средним ходом мы двинулись вперед по бетонной полосе, берега вновь далеко отступили, в светлом небе пересекались кем-то пущенные цветные осветительные ракеты, среди островов справа от нас, судя по частому глухому уханью орудий и треску автоматных очередей, шло большое сражение.

Снаряд, к счастью, небольшого калибра врезался на излете, нырнув, в боковую поверхность бетонной дороги; развернув башню вправо, Ганс отслеживал берег в панораму орудия, готовясь осколочным подавить возможно возникшую огневую точку, через некоторое время все стихло и звуки боев стали доноситься, наоборот, с левой стороны, где-то далеко, за разливом топи и зарослями кустарника на островах поднялось высоко вверх странное, похожее на гриб, облако огромного тяжелого взрыва, вздрогнула, едва не качнулась бетонная полоса под гусеницами, затем все затихло, в тишине, по почти выровненной дороге, под потемневшим небом, по бетонной трассе, поднявшейся вдруг из-под воды и ставшей более широкой и менее скользкой, мы почти мчались вперед; глядя вперед в бинокль и сверяясь с картой, высунувшийся из башенного люка немецкий офицер, сложив, наконец, карту, чуть наклонился, чтобы быть лучше услышанным Иоганном.

– Через километр дороге конец. Сбавляй ход, и максимум внимания.

Средним ходом, среди широко раскинувшихся вод, напоминавших уже скорее не болотную топь, а ровную темную морскую поверхность, оставив позади острова и леса, мы добрались, наконец, до места, где бетонная полоса упиралась в высокий вал сухого серого песка; выжав газ и взобравшись по склону, перевалив через него, увидев то же, что и все мы, Иоганн на обратном скате резко остановил машину; приподнявшись на броне, застывшие, силясь понять, что видим, мы смотрели на открывшуюся нам огромную картину.

На неоглядном сумеречном широком пространстве, на бурлящей водной поверхности, по колени в воде, с винтовками, автоматами, ручными пулеметами и кортиками, нелепо и яростно размахивая оружием, беспорядочно и озверело паля во все стороны, среди хаотически движущихся, буксующих, подбитых и горящих танков, тысячи людей шли, брели, падали на колени и поднимались, извиваясь и крича в разлитом по воде горящем бензине, уходя и выходя из чадящих огромных облаков пылающего горючего, стреляя наугад из утопающих в воде, зарывшихся колесами в песок пушек, из приминающих плечи дергающихся гранатометов, кидая вслепую на шум моторов связки гранат и бутылки с зажигательной смесью, нелепо и косо сталкиваясь друг с другом, размашисто шаря в воздухе ножами и кортиками, силясь с разлета найти, прорезать, рассечь и развалить тела друг друга.

Быстро перехватив у поднявшегося на броню немецкого офицера бинокль, Вагасков несколько мгновений неотрывно смотрел в него, резко переводя окуляры с места на место на бескрайнем водяном поле.

– Они же все слепые, – негромко произнес он, опуская и отдавая бинокль.

Немец, поднеся бинокль к глазам, проверил впечатление. Опустив его, глядя вперед, мгновенье он молчал, видимо колеблясь, не зная, какое отдавать приказание.

Огромная, рвано-кровавая, озверелая, вселенская битва всех против всех кипела на неоглядном пространстве, кромсая и дырявя, разрывая друг друга, слепцы, шлепая в воде и на танках, беспорядочно бродили и носились по водяному, подернутому черными дымами плещущемуся полю, словно дикий, изначальный, первобытный бульон войны варился на наших глазах на кипящей и горящей отмели, никогда не кончаясь и никогда, наверно, не начавшись, рожденный сам из себя и пущенный в вечность, на века. Вновь вскинув бинокль и остро всмотревшись, немецкий офицер снова передал его Вагаскову.

– Там, за дымами, песчаный вал, – быстро сказал он, – эта отмель длинная, но в ширину невелика. Сделать рывок и прорваться, резона чего-то ждать нам нет.

Быстро проверив его слова, Вагасков вернул бинокль снова.

– Танк оставить здесь, – сказал он, – они стреляют на шум двигателя, быстро промчаться не получится, в песке завязнем, один снаряд в борт и с полными баками сгорим, как спичка, те, что на броне, тоже не спасутся, на звук перебьют и их. Покинуть танк, всем рассредоточиться, тихо, спокойно перейти отмель, на пустую пальбу не отвечать, стрелять только в крайнем случае. И собираемся на гребне вала, на том берегу.

Секунду, медля, с явным сожалением наблюдая за происходящим, немецкий офицер спрыгнул с брони.

– Ты прав, – наконец сказал он. – Иоганн, Ганс, выбирайтесь, разворачиваемся в цепь и идем. И молча, не шумя, для них мы – привидения.

Спрыгнув с брони вслед за остальными, отбежав на десяток шагов в сторону, тихо, стараясь ступать мягче, я спустился по скату песчаного вала вниз и вошел в воду; медленно, стараясь плоскопараллельно, шаркающе двигать в воде ногами, как старик, без плеска, осторожно я стал продвигаться по мягкому песку, толпа стреляющих и режущих, почернев, сомкнулась вокруг меня, в страшном реве и грохоте, но на самом деле тихо, как во сне, как мимо клокочущего, звериного, кровавого сна я шел в воде, увиливая, протискиваясь, бесшумно проходя между мечущимися телами; в один миг положив конец этому лунатизму, огромный в драной окровавленной гимнастерке человек, невесть откуда возникший передо мной, почти в упор штыком ударил меня; в последний момент увернувшись, так что лезвие лишь слегка надсекло бок, упав на колено, одиночным выстрелом я повалил его; оглянувшись на звук, несколько человек беспорядочно пустили очереди в мою сторону; идя на коленях по пояс в воде, бесчувственно отмечая бурунчики пуль, веселящиеся вокруг, не выдержав, вскочив, автоматной очередью развалив черное, обгорелое тело, двинувшееся навстречу мне, пробежав, заткнув нос мокрым отворотом бушлата, меж двух чадящих на воде огненных факелов, выйдя из дыма и прополоснув водой глаза, отбежав на пару шагов, я быстро огляделся – половина пути была пройдена, где-то там, в драной густоте сцепившихся окровавленных тел, остальные очевидно двигались параллельно мне.