Я фыркнул:

— Может быть, мне еще и с коня сойти? И монашескую рясуодеть?

— Таковы правила, — настойчиво сказал герцог.

— Впервые о таких слышу, — заявил я нагло, хотя,конечно, такие правила есть, но кто их выполняет, — не думаю, что в замке,где десятки мужчин, должны страшиться одного гостя. Но если вы такие бюрократы,то я лучше заночую в лесу…

Я начал поворачивать коня, один из рыцарей нарушил молчание:

— Арнольд, для варваров остаться без оружия —оскорбление! Уступить должен тот, кто умнее.

Герцог нахмурился, но кивнул, мы проехали через ворота. Яподмигнул говорившему и сказал негромко:

— А настоять на своем — тот, кто сильнее, верно?

Он поморщился и отвернулся, а я, довольный победой,выпрямился, расправил плечи и осматривался с наглостью настоящего варвара.

Едва миновали массивную каменную арку, на которойрасполагался взвод лучников, распахнулся залитый солнцем двор. По широкомукругу сомкнулись боками высокие каменные дома, в середине двора на том месте,где обычно колодец, а то и большое корыто с водой, возле которого спит толстаягрязная свинья, вздымает струи настоящий фонтан.

Ветерок донес искристое облачко, моя кожа покрыласьпупырышками, зато мышцы стали смотреться куда рельефнее, я видел злыезавистливые взгляды этих эльфийских рыцарей. Весь двор вымощен плотноподогнанными крупными булыжниками, копыта моего коня выбивали искры. Воздухчист и свеж, что и понятно, фонтан бьет мощно, струи поднимаются на высоту вдва моих роста, слышится аромат хороших цветов, не лесных или полевых, а именновыращенных в саду. Окна открыты, я видел женские и мужские головы, кое-кто изчеляди выскочил навстречу, но от дверей не отходят, осторожничают, только одинрослый парнишка нерешительно протянул руку к узде моего коня.

— Не укусит, — успокоил я.

Он ухватил под уздцы, я легко соскочил на землю. Рыцариспешились, я видел недовольство на их лицах. Явно самые рослые, отборные, всеравно мало кто из них достает верхушкой шлема мне даже до уха. А если учесть,что сложение у них такое, словно всю жизнь сидели в библиотеках, то понятно,почему с такой ненавистью смотрят на мои мышцы. И понятно, почему предпочитаютдоспехи, а не облегающие тело майки.

Замок выстроен добротно, как и у Тарторикса, надежно, но,конечно, поменьше, и народу не столько.

Конечно, в замке я не заметил не то что сортиров, но дажекухни, но когда меня провели мимо пиршественного зала или палаты, я их неочень-то пока отличаю, да и кто отличает, если честно, то запахи жареной птицыя уловил отчетливо.

Герцог кивком подозвал еще одного, сутулого и угнетенного,но одетого чисто и опрятно, у которого в каждом движении читалось, что он раб,рожден рабом, бросил холодно:

— Отведи гостя в свободную комнату.

— Ваша светлость…

— Ах да, позовешь его к обеду. Сигнал прежний: дваждыпропоет труба.

Я проследовал за рабом, из холла открылась анфилада комнат,везде мягкий свет из потолка, ряды статуй под стенами, в глазницах поблескиваютто рубины, то изумруды, а то и вовсе яшма. Раб двигался легко и красиво, словнотанцуя, я хмуро подумал, что это понятно, в гаремах плохих танцоров не бывает.

В отведенной мне комнате спартанская простота, но на стенезеркало во весь рост, а на столике всякая недостойная мужчины фигня, вродещипчиков и ножничек, баночек с мазями. Впрочем, отыскался и крохотный нож,острый, как бритва. Кремами пользоваться не рискнул, смочил морду и, кривясь,кое-как выскоблил подбородок и щеки. Здесь мужчины все выбритые, так пусть жене примут за попа.

Труба пропела, когда я ополаскивал разгоряченное лицо. Водав бадье ледяная, кожа заскрипела под пальцами. В дверях появился слуга, ужедругой, этот двигался медленно и чуточку враскорячку, я сочувствующе подумалпро геморрой или чирей в заднице, но перед обедом это не самые лучшие картинки,заставил себя сказать одобрительно, что хоть и плохой танцор, зато хорошийпапа, дальняя дверь в это время распахнулась, оттуда хлынул свет.

Зал показался огромным, стены и потолок в золоте, в чересчурярких картинах, словно в церкви. Я потянул ноздрями будоражащие запахи хорошопрожаренного нежного мяса. В животе голодно квакнуло, ноги сами понесли менянавстречу ароматам. Во главе стола на приподнятом кресле с высокой спинкой, чтои не кресло вовсе, а трон, сидит…

Издали мне показалось, что в кресле столб света, а когдапроморгался, решил, что там статуя девушки из жидкого золота, ну не может бытьчеловек настолько совершенен! Приблизились, я рассмотрел золотые волосы, падаютсолнечными потоками на плечи и спину, загорелое, очень красивое юное лицо,оранжевый плащ ниспадает с плеч и до самого полу, и только ноги не то вослепляюще белых чулках, не то в туго обтягивающих панталонах, но и онипроизводят впечатление разогретых добела. Даже кресло, темно-багровое, словнобы накалилось от ее тела, начинает наливаться жаром, светиться пурпурным огнем.

Она сидела спокойно, выпрямив спину, руки лежат на широкихподлокотниках, лицо с вопрошающими глазами повернуто в нашу сторону.

— Моя королева, — произнес я и чуть-чутьпоклонился, стараясь делать это как можно неуклюжее. — Я — Гакорд, едумимо. Но теперь рад, что твои рабы пригласили меня отъесть… э-э… отожрать,словом, отобедать в твоем обществе.

Она некоторое время смотрела изучающе, затем, когда я началтерять терпение, легонько повела дланью в сторону свободного кресла рядом. Ясел, лишь тогда она произнесла тихим серебряным голосом:

— Это не рабы, а лучшие в этом королевстве воины… Тебяпригласили не для того, чтобы отобедать в моем обществе, а потому, что ты ехализ королевства Филидонии. Я просто хотела узнать новости.

— Ладно, — ответил я. — С чего начинать?

— С главного, — проговорила она.

Я довольно потер руки.

— Это хорошо. Наливай!

Она мило наморщила носик.

— А вы не хотите сперва откушать?

— Кушать, — сказал я свирепо, — я хотел двачаса назад, есть хотел — час назад, а сейчас — жрать! И пить, конечно.

Она повела бровью, перед нами поставили стол и стулья свысокими спинками. Я пересел, не дожидаясь приглашения, я же варвар, слугимоментально заставили всю плоскость столешницы блюдами, у меня потекли слюнки,запахи и ароматы сшиблись, заставили ноздри трепыхаться, а в животе кишкивстали по кругу под стенками, готовясь на лету хватать падающие куски мяса.

Передо мной опустили огромного прожаренного гуся насеребряном подносе. От гуся шел восхитительный пар, я схватил нож и вилку,сделал надрез. Из ущелья выстрелило с ума сводящим ароматом, я зарычал, отрезалкус, отшвырнул нож и вилку, ухватил обеими руками. Горячий сок побежал попальцам к самому локтю, я перехватил его на пути языком