Теперь вернемся к Тому и Бекки и посмотрим, что они делалина пикнике. Они шли вместе со всей компанией по темным коридорам, осматриваяуже знакомые чудеса пещеры, чудеса, носившие очень пышные названия: «Гостиная»,«Собор», «Дворец Аладдина» и т.д. Скоро началась веселая игра в прятки, и Том сБекки тоже увлеклись ею и играли до тех пор, пока не устали немножко. Тогда ониспустились по извилистой галерее, держа свечи над головой и разбирая путаныйузор имен, чисел, адресов и девизов, которые были выведены копотью накаменистых стенах. Так они шли все дальше и дальше и за разговором не заметили,что находятся уже в той части пещеры, где на стенах нет никаких надписей. Они тожевывели свои имена копотью на выступе стены и двинулись дальше. Скоро импопалось такое место, где маленький ручеек, падая со скалы, мало-помалу осаждализвесть и в течение столетий образовал целую кружевную Ниагару из блестящего ипрочного камня. Том протиснулся туда своим худеньким телом и осветил водопад,чтобы доставить Бекки удовольствие. За водопадом он нашел крутую естественнуюлестницу в узком проходе между двумя стенами, и им сразу овладела страсть коткрытиям. Он позвал Бекки, и, сделав копотью знак, чтобы не заблудиться, ониотправились на разведку. Они долго шли по этому коридору, поворачивая товправо, то влево, и, забираясь все глубже и глубже под землю в тайники пещеры,сделали еще одну пометку, свернули в сторону в поисках нового и невиданного, очем можно было бы рассказать наверху. В одном месте они набрели на обширнуюпещеру, где с потолка свисало много сталактитов, длинных и толстых, какчеловеческая нога; Том и Бекки обошли ее кругом, восторгаясь и ахая, и вышли поодному из множества боковых коридоров. По этому коридору они скоро пришли кпрелестному роднику, выложенному сверкающими, словно иней, кристаллами; этотродник находился посреди пещеры, стены которой поддерживало множествофантастических колонн, образовавшихся из сталактитов и сталагмитов, слившихсяот постоянного падения воды в течение столетий. Под сводами пещеры, сцепившиськлубками, висели летучие мыши, по тысяче в каждом клубке; потревоженные светом,сотни мышей слетели вниз и с писком стали яростно бросаться на свечи. Том зналповадки летучих мышей и понимал, как они могут быть опасны. Он схватил Бекки заруку и потащил ее в первый попавшийся коридор; это было как раз вовремя, потомучто летучая мышь загасила крылом свечу Бекки в ту минуту, как она выбегала изпещеры. Летучие мыши гнались за детьми довольно долго, но беглецы то и делосворачивали в новые коридоры, попадавшиеся им навстречу, и наконец избавилисьот этих опасных тварей. Вскоре Том нашел подземное озеро, которое, тусклопоблескивая, уходило куда-то вдаль, так что его очертания терялись во мгле. Емузахотелось исследовать берега озера, но он решил, что сначала лучше будетпосидеть и отдохнуть немножко. Тут в первый раз гнетущее безмолвие пещерыналожило на них свою холодную руку.

– А я сначала и не заметила, но, кажется, мы уж очень давноне слышим ничьих голосов.

– Подумай сама, Бекки, ведь мы очень глубоко под ними, – Даеще, может быть, гораздо дальше к северу, или к югу, или к востоку, или куда быто ни было. Отсюда мы и не можем их слышать.

Бекки забеспокоилась.

– А долго мы пробыли тут внизу, Том? Не лучше ли намвернуться?

– Да, конечно, лучше вернуться. Пожалуй, это будет лучше.

– А ты найдешь дорогу, Том? Тут все так запутано, я ничегоне помню.

– Дорогу-то я нашел бы, если б не летучие мыши. Как бы онине потушили нам обе свечки, тогда просто беда. Давай пойдем какой-нибудь другойдорогой, лишь бы не мимо них.

– Хорошо. Может быть, мы все-таки не заблудимся. Какстрашно! – И девочка вздрогнула, представив себе такую возможность.

Они свернули в какой-то коридор и долго шли по нему молча,заглядывая в каждый встречный переход, в надежде – не покажется ли он знакомым;но все здесь было чужое. Каждый раз, как Том начинал осматривать новый ход,Бекки не сводила с него глаз, ища утешения, и он говорил весело:

– Ничего, все в порядке. Это еще не тот, но скоро мы дойдеми до него!

Но с каждой новой неудачей Том все больше и больше падалдухом и скоро начал повертывать куда попало, наудачу, в бессмысленной надежденайти ту галерею, которая была им нужна. Он по-прежнему твердил, что все впорядке, но страх свинцовой тяжестью лег ему на сердце, и его голос звучал так,как будто говорил: «Все пропало». Бекки прижалась к Тому в смертельном страхе,изо всех сил стараясь удержать слезы, но они так и текли. Наконец она сказала:

– Пускай там летучие мыши, все-таки вернемся той дорогой! Атак мы только хуже собьемся.

Том остановился.

– Прислушайся! – сказал он.

Глубокая тишина, такая мертвая тишина, что слышно было даже,как они дышат. Том крикнул. Эхо откликнулось, прокатилось по пустым коридорами, замирая в отдалении, перешло в тихий гул, похожий на чей-то насмешливыйхохот.

– Ой, перестань, Том, уж очень страшно, – сказала Бекки.

– Хоть и страшно, а надо кричать, Бекки. Может, они насуслышат. – И он опять крикнул.

Это «может» было еще страшней, чем призрачный хохот: оноговорило о том, что всякая надежда потеряна. Дети долго стояли, прислушиваясь,но никто им не ответил. После этого Том сразу повернул назад и прибавил шагу.Прошло очень немного времени, и по его нерешительной походке Бекки поняла, чтос ними случилась другая беда: он не мог найти дороги обратно!

– Ах, Том, почему ты не делал пометок!

– Бекки, я свалял дурака! Такого дурака! Я и не по думал,что нам, может быть, придется вернуться. Нет, не могу найти дорогу. Совсемзапутался.

– Том, Том, мы заблудились! Мы заблудились! Нам никогда невыбраться из этой страшной пещеры! Ах, и зачем мы только отбились от других!

Она села на землю и так горько заплакала, что Том испугался,как бы она не умерла или не сошла с ума. Он сел рядом с ней и обнял ее; онаспрятала лицо у него на груди, прижалась к нему, изливая свои страхи ибесполезные сожаления, а дальнее эхо обращало ее слова в насмешливый хохот. Томуговаривал ее собраться с силами и не терять надежды, а она отвечала, что неможет. Он стал упрекать и бранить себя за то, что довел ее до такой беды, и этопомогло. Она сказала, что попробует собраться с силами, встанет и пойдет заним, куда угодно, лишь бы он перестал себя упрекать. Он виноват не больше, чемона.