— Это хорошо, что вы меня перебили, — улыбнулась она, — а тоя, кажется, в мистику впадаю.

— То есть?

— Нет, даже не стоит об этом говорить. Этого не может быть.

— Может, Тамара Ефимовна, все может быть. Вы уждоговаривайте до конца, а потом разберемся.

— Ох, Глеб Евгеньевич, запутаю я вас. Всегда боюсь впасть вмистику и превратиться в какую-нибудь гадалку-прорицательницу, о какихобъявления в газетах печатают. Представляете, «Провидица Тамара. Угадываюпрошлое и будущее на расстоянии…» — Она усмехнулась, отхлебнула еще чаю. — Вобщем, я вам скажу, но вы мне не верьте на слово. Мне показалось, я видела этудевушку раньше, в ее натуральном, так сказать, образе. Несколько дней назад яобратила внимание на девушку лет девятнадцати, отдыхающую. Она жила здесь, наСтуденческой улице. Маленькая, хрупкая, темненькая. Я сначала обратила вниманиена ее походку, знаете, типично балетная походка, не с пятки, а с носка, и носкислегка врозь. Как у вашей Елизаветы Максимовны. Еще я удивилась, что онаприехала сюда отдыхать одна. Это не вязалось со всем ее обликом. Вы понимаете,о чем я говорю? Приличные девушки сюда в одиночестве не приезжают. Так ужповелось. Вероятно, поэтому у нее были всегда испуганные глаза. Знаете, такиебольшущие, карие, испуганные глаза…

— Простите, Тамара Ефимовна, вы сказали — карие? А у той, врыжем парике?

— У той — синие. Темно-синие. Странный цвет, даже чутьлиловатый, как бы под платье. Или платье так оттеняло?

— Может, цветные контактные линзы? — предположилКонстантинов. — Они ведь сейчас продаются…

— Глеб Евгеньевич, — покачала головой старушка, — мы с вамиподтасовкой фактов занимаемся. Я плету невесть что, а вы, вместо того чтобыостановить меня, поддакиваете.

— Хорошо, давайте пока глаза оставим в покое. Вы мневсе-таки про девушку дорасскажите.

— А больше нечего рассказывать. Интеллигентная, милаядевочка, я ее очень жалела, потому что она снимала комнату у самой вреднойхозяйки на нашей улице, у Гальки Вихровой. Я даже подумала, не взять ли ее ксебе. Но у нас так не принято. Да и вообще, пустой это разговор. Она ведьуехала дня три-четыре назад. Я вспомнила, Галька ругалась, жаловалась, мол,жиличка такая попалась, деньги назад взяла — и поминай как звали.

— А как ее звали, не говорила эта Галька?

— Нет.

— А не могли бы вы к ней зайти и расспросить узнать об этойдевушке все, что можно?

— Зайти-то я могу, Галина — женщина болтливая все расскажетс удовольствием. Но зачем? Я уже почти не сомневаюсь — это два совершенноразных человека.

— Почти… — задумчиво повторил Константинов, — все-таки почтине сомневаетесь.

— Ладно, Глеб Евгеньевич, чувствую, вы не успокоитесь, покаэто «почти» не прояснится. Я уж вас много лет знаю. Галина давно у меня просиланесколько саженцев персидской розы. Вот возьмите там у сарая лопатку и помогитемне выкопать пару штук.

Галина поливала огород из огромной жестяной лейки, охала исвободной левой рукой потирала поясницу.

— Тома! Да неужто саженцы принесла! — обрадовалась она. —Вот спасибо! Чайку попьешь со мной? Или винца домашнего?

— У тебя прошлогоднее или новое?

— Прошлогоднее. Сладкое получилось. Женщины сели за стол всаду. Галина разлила густое красное вино по граненым стаканчикам. Чокнулись,выпили. Хозяйка — залпом, как водку, а гостья только пригубила, отпиламаленький глоточек.

— Ну что, Галина, отдыхающих не нашла себе еще?

— Нет пока. Все некогда на вокзал поехать. Да и опасаюсь ятеперь, вдруг нарвусь на такую же авантюристку.

— Ну почему же — авантюристку? Я же видела ее, жиличку твою.Хорошая девочка, тихая. Мало ли что могло случиться.

— Да уж, хорошая девочка! С виду только скромница. Ты бывидела ее любовника. Тоже мне, артистка.

— Так у нее любовник здесь был? — удивленно подняла бровиТамара Ефимовна.

— А как же! Один раз ее прямо к калитке черная иномаркаподвезла, потом стояла здесь еще полчаса. Я сама-то не видела, Васькарассказывал.

— Так почему же она у тебя жила, если у нее любовник наиномарке?

— Ой, да в ней ничего не разберешь, в Маше этой, — махнуларукой хозяйка, налила еще вина гостье и себе, опять выпила залпом.

— Да, слушай, я тебя спросить хотела. Твоя жиличка в кинослучайно не снималась? Лицо у нее знакомое вроде. Как фамилия ее, не знаешь?

— Кузьмина ее фамилия. В кино она не снималась. Она толькоучится на артистку.

— А где учится, не знаешь?

— Она говорила, да я забыла. Сколько их в Москве-то,институтов этих, где учат на артистов! Ох, дела, Тома, ну и жизнь пошла! Ей-товсего девятнадцать, а любовнику — сорок, не меньше.

— Да ты что! А ты его разве видела?

— Приходил, — кивнула Галина, — только опоздал. Она ужеуехала. Он красивый такой, представительный мужчина, сам седой весь, но лицомолодое. Черную свою иномарку на углу оставил, подходит к калитке, спрашивает,мол, не живет ли у вас Маша из Москвы. А я ему — уехала, говорю, ваша Маша, авы кто ей будете? А он… Ну ты представляешь, он мне заявляет: я ей любовник. Нупрям хоть стой, хоть падай.

— Так и сказал?!

— Прямо так и ляпнул! — Хозяйка выразительно поджала губы. —А потом развернулся и пошел к своей иномарке.

— Так они и не встретились? — сокрушенно покачала головойТамара Ефимовна. — Так и разминулись?

— Чего не знаю, того не знаю. Она, когда деньги потребовала,сказала, мол, в Москву хочет ехать, домой. Наверное, уехала. А он ее искал.

— А он-то сам местный или тоже отдыхающий?

— Вот этого я не поняла. Я номеров-то не разглядела, машинаведь на углу стояла. Только видела, что машина черная. Случается ведь, люди изМосквы и на машинах сюда приезжают.

— Да, интересная у тебя жизнь, — вздохнула Тамара Ефимовна,— прямо страсти кипят.

— И не говори, Тома, и не говори!

Вернувшись к себе через полчаса, Тамара Ефимовна рассказалаКонстантинову о Маше Кузьминой все, что узнала от соседки. Но никакой ясностиэта информация не прибавила.

* * *

В большой пляжной сумке Матвея лежали запасные плавки,полотенце, свернутый надувной матрац и велосипедный насос. Когда полковникувидел с балкона своего номера короткую круглую фигуру в белых шортах, шагавшуюпо аллее к пляжу, он тут же начал собираться.