– а что, если вот так же незаметно к нему бы подкрались ищущие их надсмотрщики?

Пёс стянул с головы капюшон нового, хотя и уже слегка заляпанного грязью плаща, и стряхнул капельки росы с волос.

– Гляди, это тебе. – Айзек протянул писарю небольшой свёрток.

– Что это? И откуда?

– Купил. Разверни и увидишь.

Савьо развернул видавший виды кусок ткани и обнаружил весьма скромного вида кинжал, хлеб, сыр, флягу и несколько баночек с какими-то мазями.

– Где ты взял оружие? – Савьо не знал, то ли радоваться, то ли ругать Пса.

– Кинжалы я выменял у кузнеца за два наших меча. – Пёс вытащил из-за пояса и положил на землю ещё два кинжала. – Ты не смотри, что у них такой невзрачный вид. Они хороши, а клинки качественные. Я знаю в этом толк. Зато они будут привлекать к нам гораздо меньше внимания, чем усыпанные камнями рукояти северных ножей, и их будет легче прятать под плащами, чем мечи. Но жизнь они спасти могут так же верно.

Савьо провёл пальцем по остро отточенной кромке кинжала.

– Но я не умею обращаться с ними.

– Я научу.

– А ты не боишься, что кузнец догадается, кто ты, и побежит докладывать Дьюхазу?

– Так и будет. – Пёс равнодушно пожал плечами. – Ну и что? Что он может сказать работорговцу такого, о чём он не знает? Что мы сбежали? Что мы обменяли мечи на кинжалы? Это не поможет ему найти нас. Тем более что я обменял их в кузнице на другом конце города, а отсюда мы уйдём, как только позволит твоя нога. Кстати, про неё. Смотри. – Пёс протянул Савьо одну из склянок. – Я не разбираюсь в этом, но целитель мне сказал, что это снимет боль. И что это не дурман, – прибавил Айзек, широко улыбнувшись. – Вот эта выгонит из раны всю грязь – мы ведь вовсе не хотим неприятностей с твоей ногой, а вот эта ускорит заживление.

– Постой. – Савьо поймал руку Пса и сжал его запястье. – Не слишком ли много всего? Еда – это одно. Но красть всё подряд…

Буквально за секунду лицо Айзека изменилось невероятно – открытость и добродушие исчезли, уступив место непроницаемой маске. Пёс посмотрел в глаза другу и холодно ответил:

– Я не собираюсь извиняться за то, что воровал. И уж тем более раскаиваться. Сейчас для нас это единственный вариант не сдохнуть с голоду или от болезней. И я благодарю богов, что умею незаметно обчищать карманы.

Парень встал и направился к реке. Но, пройдя пару шагов, он остановился и обернулся.

– Что бы ты ни думал, Савьо, мне не особо нравится воровать… Но порой ради выживания нам приходится делать весьма неприятные вещи, гадкие и даже подлые. Мир таков. И я готов к этому. А ты? Ответь хотя бы себе, долго ли протянешь на благородстве и честности?

Айзек резко развернулся и продолжил свой спуск к реке. Савьо проводил его глазами – нарочито высоко поднятая голова, демонстративно развёрнутые плечи – и покосился на лекарства.

Да, Пёс был прав, писарь не мог этого не признать – на чести далеко не уедешь. Но Савьо, в силу своего воспитания, своего, несмотря на все беды, доверчивого и искреннего отношения к миру, не умел, да и не хотел, уж если начистоту, учиться врать, воровать, убивать, плести интриги. Возможно, это было его слабостью, его неподготовленностью к встрече с настоящей жизнью, но сама мысль, что придётся сломать себя, отвергнуть свои внутренние убеждения, была невыносима.

К удивлению писаря, Айзек вернулся довольно быстро. Сев на землю напротив юноши, Пёс провёл рукой по волосам и примирительно улыбнулся.

– Знаешь, ты самый странный человек из всех, что я встречал. – Айзек сорвал травинку и задумчиво пожевал её. – А ещё самый настоящий.

– Настоящий? – Савьо поднял удивлённые глаза на друга.

– Да, настоящий. Искренний. Ты всегда говоришь, что у тебя на душе. Не притворяешься перед другими, не врёшь, не заискиваешь. Ты не готов унижаться и лебезить ради собственной выгоды. Таких людей, как мне кажется, очень мало. Ты сильный, Савьо. Пусть и не осознаёшь этого. Не прогнуться под этот жестокий мир даже перед угрозой смерти – по мне, это глупо, но достойно, если и не понимания, то уважения точно. Я так не смог. Я скорее пойду на недостойный поступок и отступлюсь от любых клятв – всё, что угодно, лишь бы выжить. Так что давай, заканчивай со своими размышлениями и принимайся за еду. – Пёс кивнул на нетронутые хлеб и сыр. – Раз уж я своровал их, то не пропадать же им теперь.

– Знаешь, я не уверен, что всё именно так, Айзек. – Савьо покачал головой. – Возможно, это как раз таки слабость. Не хочу, чтобы ты думал, что я заносчив – кругом одни подлецы, а я один блещу душевной чистотой. Это не так! Но как я могу пользоваться твоей добычей? Говоря, что не способен на воровство, принять ворованное другим?

Айзек расхохотался.

– Ты чего? – обиженно поинтересовался писарь.

– Ну ты… ну ты…. – проговорил Пёс, давясь от смеха, – ну ты загнул, философ! Блестит душевной чистотой он! Ешь давай, а то и блестеть будет некому! А моральные проблемы будем решать потом, когда разберёмся с проблемами выживания. Будем считать, что я честно отработал эту еду в клетке и на цепи, развлекая богатеев на боях рабов. И теперь могу смело поделиться заработком с другом! Ешь, Савьо, и брось мудрить.

Пёс похлопал писаря по плечу и, насвистывая, снова направился к реке.

На этот раз Айзек не появлялся до самой темноты. Вернувшись, Пёс опустился на землю рядом с закутавшимся в плащ писарем и свистящим шёпотом сообщил:

– У меня получилось, друг Савьо. Я снова свободен.

Юноша непонимающе смотрел на Айзека, в его горящие радостным возбуждением глаза.

– Гляди. – Пёс сунул что-то холодное в руки писарю.

Опустив глаза, Савьо открыл рот от изумления, ибо в руках он держал не что иное, как распиленный на две половинки ошейник Айзека. Внутренняя кожаная полоска, прикреплённая, чтобы железо не натирало шею, свисала рваными лохмотьями.

– Как… как… – Савьо от удивления не мог даже подобрать слов, – как ты умудрился сделать это?

– Стащил у кузнеца. – Айзек показал изумлённому Савьо напильник. – Подложил под ошейник тонкую деревяшку, чтобы не поранить себя, и вот – прощай, рабство! Не волнуйся, завтра я займусь твоим ошейником. И тогда мы окажемся в несравнимо более выигрышном положении, ведь горожане не знают нас в лицо. Мы сможем подходить к колодцам, передвигаться по городу днём, не опасаясь,