твой спутник хочет выжить, самое главное для него – не сдаваться, что бы ни происходило вокруг, продолжать бороться до самого конца. Ты и сам не имеешь права падать духом, мальчик, – такие люди, как ты, очень нужны нашему миру. Поддержи своего друга, когда понадобится. Так, как он всегда поддерживает и защищает тебя.

Айзека Савьо нашёл возле рынка. Парень сидел на старом перевёрнутом ящике, подобрав под себя ноги, и жевал финики, мрачно глядя на толкотню и суету вокруг. Писарь устроился рядом с ним на краешке.

– Ну что, наслушался старуху? И что же она тебе напророчила – могилу с видом на море или дворец, полный невиданных сокровищ и услужливых рабынь? – Пёс сунул остатки фиников в рот и вытер руки о штаны.

– Нет. Она сказала, что мы не должны отчаиваться. Что я обладаю каким-то там внутренним светом и, возможно, смогу всё изменить.

Айзек хмыкнул и спрыгнул на землю, закинув котомку на плечо.

– Светом? А я-то думаю, что же мне по ночам не спится? А это, оказывается, твой внутренний свет мешает. Пошли. Нам нужно купить еды, светоч.

Не оборачиваясь, Пёс зашагал к рынку. Савьо быстро нагнал парня и, схватив за плечо, развернул к себе.

– Она сказала, что я смогу спасти тебя.

Глаза Айзека сузились.

– Даже не думай об этом. Если мне суждено снова оказаться в руках Дьюхаза, не дай тебе боги, Савьо, пытаться меня вытащить. Ты не сможешь. Ты только погубишь себя. Так что оставь эту мысль.

Писарь видел в глазах друга глубоко и старательно запрятанные страх и боль.

– Не хочешь поделиться со мной чем-нибудь?

– Ничего я не хочу, – проворчал Пёс, отворачиваясь. – Более того, я не верю ни единому слову этой сумасшедшей.

«Веришь», – мысленно возразил Савьо – он мог легко прочесть это по поникшим плечам Айзека, по его нарочито грубым манерам, по вновь выставленной стене отчуждённости.

Пёс ловко и быстро пробирался среди толчеи и суеты рынка. Савьо же, как ни старался, безнадёжно отставал от друга. Ошеломлённый невероятным шумом и гамом, сбитый с толку шнырявшими в толпе мальчишками, которые так и норовили стянуть кошелёк зазевавшегося покупателя, писарь то и дело натыкался на кого-нибудь и принимался извиняться, но ответом ему были только недоуменные взгляды.

В какое-то мгновение писарь потерял Пса из виду и запаниковал. Сделав несколько глубоких вдохов-выдохов, юноша направился туда, где в последний раз видел друга. Осмотревшись вокруг, Савьо, к своему великому облегчению, заметил Айзека, который с безразличным видом торговался с продавцом вяленого мяса, и поспешил к лотку.

– Пятьдесят. Не больше. – Пёс вытащил из кошелька медяки и демонстративно пересчитал их.

– Вы издеваетесь, господин хороший! Да вы только поглядите, какое мясо! Семьдесят.

Айзек прищурился, раздумывая.

– Пятьдесят два.

– Шестьдесят восемь.

– Пятьдесят два.

– Шестьдесят семь.

Пёс небрежным жестом опустил пару монет назад в кошелёк.

– Шестьдесят шесть, – процедил торговец, жадно проводив взглядом ещё два исчезнувших в кошельке Айзека медяка.

– Пятьдесят два, – настаивал Пёс.

– Вы меня так совсем разорите! – вскричал торговец. – Шестьдесят четыре. И всё. Не меньше.

Пес повернулся к застывшему рядом с ним Савьо.

– Братишка, смотрю, ты уже сбегал на пристань. Ну как, пришёл корабль?

Прочитав в глазах Айзека отчётливый призыв согласиться, писарь неуверенно кивнул.

– Отлично. Думаю, там мы найдём мясо подешевле.

– Шестьдесят три!

Айзек покачал головой и, напустив на себя самый непринуждённый вид, не спеша направился прочь.

– Стойте! Шестьдесят один – берите, не прогадаете! Зачем же вам тащиться в этакую даль? У них там, поди, и мясо-то старое!

– Пятьдесят пять. – Выражая явную заинтересованность, Пёс снова вернулся к торговцу.

– Шестьдесят – и точка. Иначе мы расходимся.

– Идёт. – Айзек отсчитал жалующемуся на убыток торговцу шестьдесят медяков и, забрав мясо, сунул его в котомку.

Когда они снова влились в людской поток, Савьо вцепился в край плаща Айзека, чтобы в очередной раз не отстать, и поинтересовался:

– Он ведь не продал бы тебе мясо в убыток?

Пёс усмехнулся.

– Как бы не так! Думаю, у него всё равно останется медяков двадцать навару. Торговцы никогда не считаются с нуждами других. Коли одет прилично, заломят тройную цену без зазрения совести. И ни в жизни не сделают скидку бедняку, отдающему последние гроши. Но сами-то точно никогда не останутся в убытке, уж поверь мне. Не люблю я торговцев, вот и стараюсь всегда сбить цену. Десять медяков – это, конечно, малость. Но мне приятно, что они не достались ему. Лучше потратить их на милостыню.

Потолкавшись на рынке ещё немного, беглецы обзавелись сухарями, бурдюком с вином, сушёными фруктами и парой крепких сапог для Савьо – ибо, в отличие от Пса, которому Дьюхаз позаботился выдать хорошие сапоги из мягкой кожи, писарь был лишь никчёмной прислугой, об одежде и обуви которой никто и не думал печься. Впрочем, как и о них самих. Смерть и жизнь какого-то раба были для Дьюхаза пустяками. Так с чего бы давать им новые вещи? Другое дело боец – далеко не каждый годился на эту роль.

Натянув обновку прямо в лавке сапожника, писарь убрал прежнюю пару в свою наплечную сумку и потопал ногами – новые сапоги были удобными и красивыми, сшитыми из выделанной кожи. Сам Савьо постеснялся бы потратить на себя такую сумму, но Пёс настоял, заявив, что не дело идти невесть сколько с натёртыми неудобной обувью ногами.

– А старые куда? Выкинуть? – поинтересовался Савьо, когда они вышли из лавки сапожника.

– Выкинуть! Тоже мне скажешь! Да ты только подумай, сколько бедняков были бы счастливы получить даже такие сапоги – старые, поношенные, стоптанные. Это всё же лучше, чем вечные мозоли и волдыри на ногах! – Айзек грустно покачал головой. – Видно, ты не знаешь, что такое крайняя нужда и жизнь впроголодь.

Савьо стало стыдно.

– Прости, я не подумал. А кому мы их отдадим?

Пёс пожал плечами.

– Пока не знаю. Смотри внимательно по сторонам, глядишь, боги укажут нам того, кто в них особенно нуждается.

– Не знал, что ты так веришь в богов, – заметил писарь.

– А я и не верю. Ну а вдруг они таки вздумают обратить внимание на нас. Отвлекутся от своей божественной попойки.

Савьо ахнул от такого неуважения к высшим силам.

– Айзек!

– Ну что, «Айзек»? Много ли добра видел я в жизни от этих твоих богов? Я вообще не понимаю, чем они там занимаются, если позволяют сильным безнаказанно мучить слабых, а богачам издеваться над бедными? Если позволяют гибнуть храбрым и благородным, оставляя жизнь подонкам и ничтожествам? Сдались нам такие боги!

– Айзек!