Двух сразу – станет худо!

Такое шастало во тьме

Направо и налево!..

И был там холм, а на холме

Росло большое древо.

Ночами силой колдовства

Земля под ним светилась!

На древе же, в дупле ствола,

Там ящерка ютилась…

И даже голос казался не вполне тем же самым, что надрывалсяподдельной слезой, выводя «жалевую» о молодом воре, угодившем на каторгу. Кудатолько подевалась напускная гнусавость и хрипотца. Но – всё равно это был тотсамый побирушка, якобы удравший с каторги в Самоцветных горах.

Однажды он наружу прыг —

И что, представьте, видит?

Бегом бежит седой старик

В изорванной хламиде!

Добро и мудрость на челе

И все приметы мага,

Но скоро, видимо, в петле

Запляшет бедолага:

Летят собаки по пятам,

Вдали топочут кони…

«Скорее, дед! Влезай сюда,

А я собью погоню!»

Волкодав слегка пожалел о том, что успел миновать ворота ине остался на ночь в лесу. Ничему-то его, дурня, жизнь так и не выучила. А тораньше не бывало – думал, будто помогает кому-то, даже из беды выручает… итолько затем, чтобы потом напороться на злую насмешку. Кто его знает, этогомалого? Чего доброго, сейчас укажет пальцем на недоумка, якобы умилившегося еговоровской песенкой – аж на целый сребреник…

Волкодав плюнул про себя, – а будь что будет! Устроилсяпоудобнее и стал слушать дальше.

Тут налетели злые псы…

Шипя, храбрец хвостатый

Давай откусывать носы —

И откусил с десяток!

Собаки воют и рычат,

Зализывая раны…

И вот охотников отряд

Въезжает на поляну.

Малыш таких злодейских рож

Давно уже не видел!..

«Где пленник? – вопрошает вождь,

В седле высоком сидя. —

За ним гнались мы по пятам

Сквозь гущину лесную!..»

Злодеи шарят по кустам,

Копьём в траве шуруют…

Затих вдали и шум, и крик,

И лай ищеек жутких.

Спустился с дерева старик,

Благодарит малютку…

По глубокому убеждению венна, такие бестолковыепреследователи не годились кого-либо ловить даже в самой шуточной песне, но…вот уж действительно – «не любо – не слушай»!..

Однако узнать, что далее приключилось с храброй маленькойящеркой и как отблагодарил её спасённый волшебник, никому в тот вечер недовелось. Входная дверь резко распахнулась во всю ширину, и через порогуверенно, по-хозяйски властно шагнул ещё один посетитель, и было в нём что-то,заставившее Волкодава немедля насторожиться.

Выглядел этот мужчина так, словно явился прямиком сдороги, – рослый, широкоплечий, он был при оружии и котомке, в запылённомплаще. Уж не по деревне из одного дома в другой путешествовал! И тем не менеепозже Волкодава войти в погост он мог вряд ли. Старейшина при нём довершил свойобход, и, значит, до утра поселение было отъединено от внешнего мира. То естьследовало спросить себя, где он бродил до сих пор и почему появился в харчевнетолько теперь. Найти, что ли, её не мог?..

А если сторожа при воротах его в нарушение обычая всё жепустили, – это воистину только давало лишний повод держать ухо востро.Стало быть, не простой человек, странствующий себе потихоньку!

Уж не Хономер ли его за мной вдогонку послал?..

Пронёсшаяся мысль не задержалась надолго. Нет. Волкодав хотьи вырос совсем в других лесах, а пешехода на дороге в нескольких поприщахпозади себя ни в коем случае не прозевал бы. По голосам зверей, по окликуптицы…

Да и нужен был этому вошедшему, как тотчас выяснилось, вовсене он.

Плечистый малый быстро окинул взглядом харчевню – и всё тойже уверенной походкой охотника, идущего принимать на копьё согнанного[17] собаками зверя, прошагал прямо в угол, где устроился со своейарфой певец.

Струны жалобно звякнули и умолкли. Лохматый парень заметилновоприбывшего и, похоже, мигом сообразил, что это явились по его душу. Тотчаспрекратив петь, он уставился на шедшего к нему человека таким затравленнымвзглядом, что слушатели, сгрудившиеся вокруг, поневоле тоже повернулись в тусторону.

И опять что-то неправильно, глядя со стороны, решилВолкодав. Если бы я ждал и боялся погони, я нипочём не сел бы в угол, откуданет удобного хода наружу. Да и внимание к себе такими вот песенками, пожалуй,не стал привлекать. А впрочем…

Безжалостный преследователь между тем остановился посерединехарчевни. Не спуская глаз с певца, он передвинул котомку, запустил в неё руку ивытащил свиток пергамента.

– Мир вам, добрые люди, под кровом этого дома! –прозвучал его голос. Он говорил на языке Шо-Ситайна, но чувствовалось, что емугораздо более привычна вельхская речь. – Мир всем, кто встречаетПосланника Справедливости, – всем, кроме злодея и вора, бегущего отправого суда!

Жёсткий пергамент коротко прошуршал, разворачиваясь. С егонижнего края свисала целая бахрома разноцветных шнурков. На каждом – яркаявосковая печать.

– Вот грамота, к которой приложили руку без малого всеуличанские старосты Тин-Вилены. Кто умеет читать, тот воистину может подойти иудостовериться! Я выслеживаю злодея по имени Шамарган, отравившего боевуюсобаку своего недруга и трусливо скрывшегося из города. Я послан схватить его ипривести назад для суда!

Арфа задребезжала, свалившись на пол. Белобрысый вскочил,лихорадочно озираясь – куда броситься, как спастись?.. Слишком поздно. Егоугораздило устроиться на длинной скамье возле стены, а справа и слева набилсяохочий до песен народ. Не больно-то убежишь!

Резкий шум встревожил Мыша, лакавшего молоко с хлебом.Зверёк вскинулся, поднял шерсть на загривке и воинственно раскрыл крылья,торопливо облизываясь: кто такой, что такое? Уж не решились ли на них сВолкодавом напасть?..

Венн накрыл ладонью не в меру храброго летуна. Во-первых,всё происходившее их ни в малейшей степени не касалось. Во-вторых, злонамеренноотравившему собаку действительно не могло быть никакого прощения. Волкодавтакому мерзавцу, пожалуй, влил бы в глотку его же собственного зелья и оставилкататься по земле и блевать, корчась в смертных мучениях. В-третьих, вТин-Вилене действительно вёлся привезённый из коренного Нарлака обычайснаряжать в путь охотников за беглыми злодеями. Их именовали ПосланникамиСправедливости и снабжали верными грамотами, обязывающими всех встречныхпомогать им в их благом деле. За известное, кстати, вознаграждение. Ав-четвёртых… В-четвёртых и в-главных, Волкодаву трудно было заставить себяповерить однажды разоблачённому обманщику. Сколько бы тот ни твердил, что воттеперь-то он – настоящий. Попробовал обмануть раз, попытается и вдругорядь…